Паутина и скала
Шрифт:
Это роковое свойство ничего не упускающей, словно паути shy;на, памяти, заливало душу мальчика безысходным отчаянием. И в этой паутине было все – кроме неистовой радости.
Жизнь ее уходила своими истоками в глушь округа Зибулон еще до Гражданской войны.
– Помню ли? – полудовольно-полураздраженно переспро shy;сила однажды тетя Мэй, подняв иголку к свету и продевая нитку в ушко. – Ну и глупыш же ты! – воскликнула она презритель shy;ным тоном. – А как же? Помню, конечно! Я же была там, в Зибулоне, со всеми нашими в тот день, когда солдаты вернулись с войны!.. Да уж, я все это видела. – Она приумолкла, задумалась. – Появились они, – спокойно продолжала тетя Мэй, – часов в десять утра, знаешь, их было слышно задолго до того, как они показались из-за поворота. Люди вдоль всей дороги шумно встречали их, и, конечно же, я тоже принялась орать, вопить. Не хотела оставаться в стороне, – продолжала она со спокойным юмором, – и мы все встали у забора,
– Что говорил, тетя Мэй?
– Ну как же, что дожидается, пока рана заживет, но какое там! – негромко ответила она, покачивая головой. – Сэм был лодырем – в жизни такого не видела! – воскликнула тетя Мэй. – И, по правде говоря, ничего больше дурного в нем не было. Я вот что еще тебе скажу: поняв, что война кончается и возвращаться туда ему не придется, он поправился быстро. То хромал, опира shy;ясь на трость, словно каждый шаг мог оказаться последним, а на другой день разгуливал, не чувствуя ни малейшей боли…
«Сэм, я о таком быстром выздоровлении и не слыхивал, – сказал ему отец. – Если у тебя есть еще это лекарство, удели мне капельку». В общем, Сэм был там с нами, – продолжала она по shy;сле недолгой паузы. – И конечно, Билл Джойнер – старый Билл Джойнер, твой прапрадед, мальчик, – такого здорового, бодрого старика тебе в жизнь не увидеть! – воскликнула она.
Билл Джойнер… тогда ему наверняка было все восемьдесят пять, только, глядя на него, ты бы ни за что об этом не догадался! Справ shy;лялся с любой работой! Куда угодно ходил! Не боялся ничего! – объ shy;явила она. – И оставался таким до самого смертного часа. Он тогда жил здесь, в Либия-хилле, заметь, за пятьдесят миль от нас, но если у него возникало желание поговорить с кем-то из своих детей, тут же отправлялся в путь, не тратя времени даже на то, чтобы взять шляпу. Да-да! Однажды появился как раз, когда мы все садились за обед, без пиджака, с непокрытой головой! «Вот тебе на! – говорит мать. – От shy;куда вы, дядя Билл?». Она называла его дядей Биллом. «Из города», – отвечает он. «Да. Но как сюда добрались?» – спрашивает мать. «Пешком пришел», – говорит он. «Не можетбыть! – удивляется она. «А шляпа с пиджаком где?» – «Да я без них отправился,- отвечает он. – Работал в саду, захотел повидать вас всех и не стал заходить за пиджаком и шляпой. Просто взял да пошел!». Именно так все и было, – с подчеркнутой выразительностью произнесла тетя Мэй. – За shy;хотел повидать нас всех и пошел, нигде не останавливаясь по пути!
Она ненадолго замолчала, задумалась. Потом с легким, утвер shy;дительным кивком заключила:
– Вот таким человеком и был Билл Джойнер!
– Стало быть, в тот день он находился там? – спросил Джордж.
– Да, там. Стоял рядом с отцом. Отец-то, знаешь, был майо shy;ром, – сказала она с гордостью в голосе, – но перед концом вой shy;ны приехал домой в отпуск. Да-да! Он часто приезжал в течение всей войны. Как майор, наверное, мог выбираться чаще, чем ря shy;довые солдаты. – гордо сказала тетя Мэй. – Словом, он был там, старый Билл Джойнер, стоял рядом с ним. Билл, конечно, при shy;шел, потому что хотел повидать Ранса, знал, что Ранс должен вернуться вместе с остальными. Конечно, детка, – сказала она, чуть покачивая головой, – твоего двоюродного дедушку Ранса никто из нас не видел с самого начала войны. Он ведь пошел в армию сразу, как только объявили войну, и не появлялся все че shy;тыре года. О! Нам рассказывали, знаешь, рассказывали! – вор shy;чливо сказала она, слегка покачивая головой с каким-то злове shy;щим неодобрением, – через что он прошел… чего ему пришлось хлебнуть – бррр! – неожиданно произнесла тетя Мэй с укором и отвращением. – Про то, как его взяли в плен, а он убежал, вы shy;нужден был идти ночами, днем спать в сараях или прятаться где-то в лесу, и про… брр! «Перестаньте, – сказала я тогда, – меня при одной мысли об этом дрожь пробирает!» Про то, как Ранс на shy;шел на дороге брошенного дохлого мула, отрезал от него кусок мяса и съел… «И такого вкусного, – говорил он, – больше я не пробовал!». Вот и представь, до чего Ранс был голодным!
В общем, слушали мы эти рассказы, однако никто из нас не ви shy;дел Ранса с тех пор, как он ушел на войну, поэтому нам всем было интересно узнать. Ну вот, появились они на старой дороге, что идет вдоль реки, слышно было, как их приветствуют, мужчины кричали, женщины плакали, и вот подходит Боб Паттен. Само собой, мы все принялись расспрашивать его о Рансе: «Где он? Здесь?».
«Да, конечно, здесь, не волнуйтесь, – отвечает Боб. – Сей shy;час подойдет. Вы его увидите, а если нет, – тут он вдруг рассме shy;ялся, – а если нет, говорит, то, клянусь Богом,
Вот так и заявил, понимаешь, не церемонясь, и, конечно, всем пришлось рассмеяться… Но, детка, детка. – Она с сильным отвращением покачала головой. – Какой ужасный! – О! До чего ужасный, ужасный запах! Бедняга! Думаю, он ничего не мог по shy;делать! Но от него все время так несло… А он был совершенно чистым! – с ударением выкрикнула тетя Мэй. – Ранс всегда со shy;держал себя в чистоте не меньше кого угодно. И жизнь вел чис shy;тую, добродетельную. Ни разу не выпил ни капли виски, – убе shy;дительным тоном сказала она. – Ни разу в жизни – ни он, ни отец. О, отец, отец! – воскликнула тетя Мэй с гордостью. – Он близко никого бы не подпустил к себе с запахом спиртного! И вот что тебе скажу! – торжественно произнесла она. – Знай он, что твой папа пьет, так ни за что не позволил бы твоей матери выйти за него замуж! Даже на порог бы к себе не пустил – счел бы по shy;зором, что кто-то из членов его семьи якшается с пьющим! – гордо сказала тетя Мэй. – И Ранс был таким же – даже вида ви shy;ски не выносил – но, ох! – вздохнула она, – этот ужасный, ужасный запах – застарелый, зловонный, от всего тела, который ничто не могло изгнать – ужас, ужас, – прошептала тетя Мэй. Потом с минуту молча шила. – И конечно, – заговорила снова, – так вот о нем и говорили… так прозвали…
– Как, тетя Мэй?
– Да ведь, – произнесла она и умолкла снова, покачивая го shy;ловой с сильным осуждением, – подумать только! Подумать только, до того не иметь понятий ни о приличии, ни об уваже shy;нии, чтобы так прозвать человека! Хотя, с другой стороны, чего хотеть от солдат? По-моему, это очень грубый народ, невоздер shy;жанный на язык, вот они и дали ему это прозвище.
– Какое?
Тетя Мэй с серьезным выражением лица поглядела на маль shy;чика, потом рассмеялась.
– Вонючий Иисус, – стыдливо ответила она. И негромко процедила: – Бррр! «Не могут они такого говорить!» – восклик shy;нула я, но это оказалось правдой. Подумать только!.. И, конечно, бедняга знал это, говорил: «Я готов сделать, что угодно, лишь бы hi него избавиться. Видимо, Господь возложил на меня этот крест… Но он не проходил – этот застарелый… зловонный… запах! Ужас, ужас! – прошептала она, опустив взгляд на иголку. – И пот еще что! Ране, когда вернулся, сказал всем нам, что Судный день уже наступил! Что аппоматтокский суд ознаменовал пришествие Господа и Армагеддона – и всем надо ждать боль shy;ших перемен! Да! Я помню тряпичную карту, свернутую в комок, которую он носил на шнурке вокруг шеи. И знаешь, там доказы shy;валось цифрами и фактами из Библии, что конец света должен наступить в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году… И вот он шел по дороге, вместе со всеми, с этой штукой на шее, в тот день, когда они все вернулись с войны.
С минуту тетя Мэй молча шила, а потом, покачав головой, печально сказала:
– Бедняга Ранс! Но я скажу тебе вот что! Он бесспорно был хо shy;рошим человеком.
Ранс был самым младшим из детей старого Билла Джойнера. Лафайет, дедушка Джорджа Уэббера, появился на свет двенадца shy;тью годами раньше его. У них было два средних брата – Джон, погибший в битве под Шайло, и Сэм. Сведения о детстве Ранса, сохранившиеся в рассказах, в слухах – другого способа сохра shy;нять их эти люди не знали, – были скудными, но, видимо, совер shy;шенно точными.
– Ну вот, теперь я расскажу тебе, как все это было, – сказала тетя Мэй. – Братья дразнили его, насмешничали над ним. Ясное дело, он был простодушным и, пожалуй, верил всему, что они го shy;ворили. Нуда, конечно! Отец же рассказывал мне, как они гово shy;рили ему, будто Марта Александер влюбилась в него, и заставили поверить. А Марта, скажу тебе, была первой красавицей на всю округу, могла выбрать любого, кто ей понравится! Так они стали писать ему дурацкие любовные письма от ее имени, назначали свидания, где попало – на Индейском кургане, в лощине, у ка shy;кого-нибудь старого пня или дерева – о! в любых местах! – вы shy;крикнула тетя Мэй, – просто, чтобы посмотреть, хватит ли у не shy;го дурости пойти туда! Она не появлялась, и они писали другое письмо, где говорилось, будто отец Марты что-то заподозрил и глаз с нее не спускает! Да еще сказали, будто Марта говорила, что он будет нравиться ей больше, если отрастит бороду! И что у них есть особое снадобье, от которого борода растет быстрее, если им мыть лицо. Уговорили его умываться водой с индиго, которым красят шерсть, и он неделями расхаживал с синим, как у обезья shy;ны, лицом!
А однажды после церковной службы он потихоньку подошел к Марте сзади и прошептал на ухо: «Я приду. Когда будешь гото shy;ва, проведи три раза лампой перед окном, потом незаметно вы shy;ходи, я буду ждать!». Напугал бедную девушку чуть ли не до по shy;лусмерти. «Ой! – вскрикнула она и завопила, чтобы братья за shy;брали его. – Ой! Заберите его! Уведите!». Решила, что он умом тронулся. И тут, конечно, все раскрылось. Братьям пришлось признаться, что они его разыгрывали. – Тетя Мэй, слегка пока shy;чивая головой, грустно, чуть расстроено улыбнулась при воспо shy;минаниях об этих давних событиях.