Паутина и скала

Вулф Томас

Юноша этот являлся если не типом и символом того времени, то его приметой. Он был холостым двадцатичетырехлетним аме shy;риканцем. И если не как миллионы соотечественников его воз shy;раста и положения, то уж наверняка как десятки тысяч, отпра shy;вился в Европу на поиски Золотого Руна, а теперь, после года по shy;исков, возвращался «домой». Этим и объяснялись хмурость, сжа shy;тые губы и презрительный взгляд.

Однако в душе наш презрительный герой отнюдь не был так самоуверен, так решителен, так тверд в своем надменном вызове, как могло показаться по его виду. Говоря по правде, он пред shy;ставлял собой угрюмое, одинокое, испуганное, несчастное моло shy;дое животное. Дядя в письме грубовато советовал ему вернуться «домой». Вот он и возвращался «домой», в том-то и была загвозд shy;ка. Потому что он внезапно осознал, что дома у него нет, что поч shy;ти каждый его поступок с шестнадцатилетнего возраста являлся отрицанием того дома, который у него был, попыткой бежать, избавиться от него, начать новую жизнь. И теперь он понимал, что вернуться будет тем более невозможно.

Он

знал, что родные озадачены его поведением сильнее, чем он сам. Как большинство американских семей их класса, они привыкли судить о поведении других исключительно по своим местным меркам. И по их критериям поведение его было несу shy;разным. Поехал в Европу. С какой стати? Они удивились, слегка опешили, слегка обиделись. Никто из его родни никогда не «ез shy;дил в Европу». Ездить туда – тут уязвленная гордость подсказала ему слова для выражения их взглядов – хорошо тем, кто может себе это позволить. Хм! Им бы очень хотелось получить возмож shy;ность смотаться в Европу этак на годик. Он что, вообразил себя – или их – миллионером? Молодой человек знал, что «поездка в Европу» была, на их взгляд, исключительной привилегией бо shy;гачей. И хотя их возмутил бы любой намек, что они «хуже» кого бы то ни было, однако в соответствии с моральным комплексом Америки они безоговорочно признавали, что есть поступки, ко shy;торые позволительно совершать богачу, но непозволительно бед shy;няку. Одним из таких поступков являлась «поездка в Европу».

Мысль, что родственники относятся к этому так, гнетущее, приводящее в ярость сознание, что веских доводов для возраже shy;ний у него нет – есть только мучительное ощущение горечи и не shy;справедливости, обостренное тем, что при убежденности в собст shy;венной «правоте», он не может найти никаких внятных доводов против косного мнения, – усиливали его мрачную надменность и озлобленность, мучительную ностальгию, вызванную больше чув shy;ством бесприютности, чем сознанием, что дом у него есть.

И в этом он тоже являлся знакомой приметой того времени: отчаянно тоскующий по дому странник, отчаянно возвращаю shy;щийся в родной дом, которого у него нет, остриженный Ясон, все еще ищущий и неугомонный, возвращающийся с пустыми рука shy;ми, без Золотого Руна. По прошествии лет легко высмеять без shy;рассудство того паломничества, легко забыть героизм того поис shy;ка. Ибо поиск был проникнут духом Ясона, отмечен его реши shy;тельностью.

Для этого юноши и для многих таких, как он, то была не про shy;сто беспечная, легкомысленная поездка, в каких богатые моло shy;дые люди искали развлечений и спасения от праздности. Не по shy;ходила она и на экспедиции восемнадцатого века, прославленные «большие путешествия», в которых богачи завершали образование. Его паломничество было более суровым и сиротливым. Оно было задумано в исступлении неистовой и отчаянной на shy;дежды; было совершено в духе отчаянного приключения, фана shy;тичного исследования, не имевшего иных ресурсов стойкости или убежденности, кроме сокровенной, почти необъяснимой ве shy;ры. Даже Колумб не мог бросать вызов неведомому с такой отча shy;янной решимостью или с такой тайной надеждой, у него по крайней мере были общество необузданных авантюристов и под shy;держка имперских азартных игроков – у молодых людей ничего лого не было. К тому же, у Колумба был предлог отыскания севеpo-западного пути, и возвращался он с горстью чужой земли, с корнями и стеблями неведомых цветов в подтверждение того, что, возможно, за пределами обжитого полушария существует обетование нового рая.

А эти? Бедные, обездоленные эти – юные Колумбы нашего нремени – столь беззащитные, одинокие, неразумные, лишен shy;ные возможности ответить на шпильки, презрение, суровые уп shy;реки родных, с легкостью отбрить насмешки – эта непонятная, неугомонная горстка людей, которая была столь неуверенна да shy;же в собственных целях, столь дерзка в отчаянных надеждах, что не смела даже заикнуться о них, которая не находилась в ладу да shy;же сама с собой, остерегалась из страха и гордости открываться даже близким друзьям, отправлялась поодиночке в хрупких скорлупках надежды сражаться с бушующим морем и в незнако shy;мом мире делала вот какое потрясающее открытие: там, под сиинцовой пустотой чужих небес, ищешь свою Америку – и те shy;ряешь свой дом, затем возвращаешься, чтобы найти его, столь беззащитным, сиротливым, однако не совершенно отчаявшим shy;ся, по-прежнему лишенным возможности ответить, по-прежне shy;му одиноким, по-прежнему ищущим – ищущим свой дом.

И все же не совершенно отчаявшимся. Не совершенно. Остри shy;женный Ясон повернул обратно на запад. Молодой Колумб плыл обратно без единой золотой монеты в прохудившемся кармане, без хотя бы щепотки земли своей Америки. Он представлял собой жалкую фигуру. И все же – был не совершенно отчаявшимся.

Вскоре к молодому человеку за столиком присоединился мужчина; войдя в курительную комнату, он заговорил с ним, потом сел напротив и жестом подозвал стюарда. Пришедшему бы shy;ло лет тридцать или немного больше. Он был несколько призе shy;мистым, с рыжеватыми волосами и свежим румянцем, который хоть придавал ему вид человека, много бывающего на свежем воздухе, обнаруживал и следы употребления спиртного. Одет мужчина был хорошо, его ладно скроенный, даже шикарный ко shy;стюм сидел с легкой небрежностью, которая достигается долгой привычкой и мастерством самых дорогих портных. Принадлежал он к тому типу людей, который, пожалуй, лучше всего назвать «спортивным», типу, часто встречающемуся в Англии, главным интересом в жизни у которого является спорт –

гольф, охота, верховая езда – и поглощение виски в больших количествах. По каким-то трудноуловимым признакам можно было безошибочно догадаться, что принадлежит он к американской ветви этого се shy;мейства. Его можно было принять за недавнего выпускника кол shy;леджа. Но не потому, что он старался выглядеть моложе своих лет. Собственно говоря, его рыжеватые волосы уже редели на темени, на макушке образовалась лысина, под пиджаком был уже даже не намек на брюшко, но, судя по всему, его это мало заботило. Дело заключалось только в том, что, отучась, по всей видимости, в кол shy;ледже, он не приобрел степенности более зрелого, серьезного че shy;ловека. Поэтому если и не был в прошлом студентом, то явно принадлежал к тому типу людей, к которым студенты зачастую тянутся. Глянув на него, можно было предположить, что он при shy;вычно и, возможно, бессознательно водит компанию с людьми несколько моложе себя – и предположение это оказалось бы вер shy;ным.

Собственно говоря, Джим Племмонс относился к тем людям, которых постоянно можно встретить в окресностях самых пре shy;стижных университетов. Он был тридцати с небольшим лет – представителем одного из недавних студенческих поколений – и до сих пор поддерживал личные и деловые отношения со студен shy;тами. Обычно такие люди занимаются не особенно благовидны shy;ми делами. В средствах изобретательны и неразборчивы. Они подвязываются в том или ином бизнесе как сверхштатные торго shy;вые агенты – ценность их для бизнеса, видимо, заключается в умении «налаживать контакты»: их личное обаяние, умение схо shy;диться с людьми, знакомство со студентами и наиболее распро shy;страненными особенностями студенческой жизни надежно смазывают полозья коммерции маслом дружеских отношений. В этом качестве они служат в разнообразных сферах. Кто-то рабо shy;тает на модных портных или поставщиков мужской одежды. Кто-то продает автомобили, кто-то табак. Услугами Племмонса пользовалась фирма спортивных товаров.

Племмонс был искусен, как зачастую люди его типа, в искус shy;стве «контачить» с очень богатыми людьми. У него были широ shy;кие знакомства среди пассажиров первого класса, и с самого на shy;чала рейса он значительную часть времени проводил «наверху». Джордж решил, что он только что спустился оттуда.

– А, ты здесь, – подойдя и плюхнувшись в кресло, сказал Племмонс с таким видом, будто обнаружил его случайно. По shy;рылся в кармане, достал трубку с клеенчатым кисетом и, когда стюард подошел к столику, спросил Джорджа:

– Что будешь пить?

Джордж на миг задумался.

– Пожалуй, шотландское с содовой.

– Два, – лаконично произнес Племмонс, и стюард удалился.

– Я искал тебя на палубе, – обратился он к Джорджу, набив трубку и закурив. – Где ты был все утро? Я не видел тебя.

– Спал до одиннадцати. Только что поднялся.

– Жаль, – заметил Племмонс. – Я тебя искал. Думал, не откажешься пойти со мной.

– Куда? Где ты был?

– Сходил наверх, искупался.

Племмонс не уточнил, куда это «наверх». В этом не было нуж shy;ды. «Наверх» означало в первый класс, и молодой человек на миг ощутил раздражение спокойной уверенностью, с которой тот пользовался всеми преимуществами богатства и роскоши, хотя платил только за скромные удобства бедных. Возможно, раздра shy;жение это было слегка окрашено завистью. Потому что молодой человек уловил в Племмонсе способность чувствовать себя по-исюду, как рыба в воде, которой отнюдь не обладал сам, и хотя был почти уверен, что в жизни Племмонса было немало притворства, за которое наверняка иной раз приходилось расплачиваться чувством собственного достоинства, – он не раз оказывался под впечатлением той демонстрации непринужденных ма shy;нер, той самоуверенности богача, перенять которые ему бы не позволили стеснение и гордость. Более того, к своей досаде, он иногда ловил себя на том, что подсознательно отзывается на не shy;брежные манеры Племмонса – подыгрывает ему, изображает ру shy;баху-парня, каким себя вовсе не чувствовал, и держится фальши shy;во, неестественно. И в основе поведения Племмонса – что по-настоящему возмущало Джорджа – лежало скрытое высокоме shy;рие.

Свое пребывание среди пассажиров третьего класса Племмонс рассматривал как своего рода веселую экспедицию в тру shy;щобы. Но не давал понять, что считает себя в чем-то выше окру shy;жающих. Наоборот, старался понравиться всем. Был душой сто shy;ла, за которым они оба сидели в столовой. Его искренняя при shy;ветливость покоряла всю группу, обыденную, привычную, со shy;ставляли ее старый еврей, рабочий итальянец, немец мясник и маленькая англичанка из средних слоев общества, состоявшая в браке с американцем, – ничем не примечательный народ, люди, каких видишь повсюду, на улицах, в метро, плывущих на родину через океан в спартанских условиях, составляющие ту плотную ткань, в которой грубые нити этой огромной земли сплетаются воедино. От Племмонса все они, разумеется, были в восторге. Покуда он не приходил, за столом царила атмосфера ожидания: появлялся он, разумеется, на полчаса позже остальных, но его, видимо, ждали бы до конца обеда, такое удовольствие он им до shy;ставлял. Пожалуй, для всех них Племмонс являлся воплощением какой-то более устроенной, веселой, беспечной жизни – той, ка shy;кую они хотели бы вести и сами, если б имели возможность, ес shy;ли б не бедность, семья, невысокие заработки. Он уже стал среди них некой полулегендарной фигурой – своеобразным типом беззаботного молодого богача, а если и не богача, то, что почти одно и то же, человека, который не отстает от молодых богачей, тратит деньги, как молодой богач, который до такой степени принадлежит далекому, очаровательному миру богачей, что ни shy;чем от них не отличается.