Паутина Шарлотты

Уайт Элвин Брукс

— Ну, конечно, — ответила Шарлотта. — Ведь ты стал теперь знаменитым поросёнком, и ты на самом деле очень хороший поросёнок. Завтра ты, может быть, получишь приз, и весь мир услышит о тебе. Закерман будет гордиться таким поросёнком. Тебе нечего бояться, Уилбур, не думай ни о чём. Может быть, ты будешь жить вечно — кто знает? А теперь — спи!

Минуту стояла тишина, а потом снова раздался голос Уилбура:

— Что ты там делаешь, Шарлотта?

— Я тут делаю одну работу, я всегда чем-нибудь занята.

— Ты

делаешь что-то для меня? — спросил Уилбур.

— Нет, — ответила Шарлотта. — на этот раз для разнообразия я делаю что-то для себя.

— Ну, скажи мне, что это будет? — взмолился Уилбур.

— Утром, — ответила она, — как только небо окрасится ранним светом и воробьи взобьют воздух своими крыльями, как только коровы загремят цепями, прокричит петух и побледнеют звёзды на небосклоне, когда зашуршат по шоссе первые машины, ты поднимешь глаза и я тебе кое-что покажу. Я покажу тебе своё главное творение.

Уилбур заснул, так и не дождавшись конца этой фразы, и по его дыханию Шарлотта могла понять, что спит он глубоко и безмятежно.

А за много миль отсюда в доме Араблов люди сидели за кухонным столом, лакомились персиковым компотом и обсуждали события прошедшего дня. Эвери уже спал наверху, а миссис Арабл укладывала Ферн.

— Тебе понравилось на ярмарке? — спросила она, поцеловав дочку.

Ферн кивнула: "Это был самый-самый лучший день во всей-всей моей жизни!"

— Как хорошо! — ответила мама.

Глава XIX

МЕШОК ДЛЯ ЯИЦ

На следующее утро, когда небо окрасилось ранним светом, воробьи взбили воздух своими крыльями, коровы загремели цепями, прокричал петух, побледнели звёзды на небосклоне и зашуршали по шоссе первые машины, Уилбур проснулся и взглянул на Шарлотту. Он увидел её в верхнем углу у задней стенки своего загончика. Шарлотта тихо сидела, широко раскинув свои восемь ног. Казалось, что за ночь она стала гораздо меньше, а рядом с ней Уилбур увидел прикреплённый к потолку странный предмет, похожий на мешок или кокон. Он имел цвет персика и казался вылепленным из сладкой ваты.

— Ты спишь, Шарлотта? — спросил он мягко.

— Сплю, — ответила она.

— Что это за чудесная штучка рядом с тобой? Ты сама её сделала?

— Конечно, — ответила Шарлотта слабым голосом.

— Это игрушка?

— Я бы так не сказала. Это мой мешок для яиц — мой шедевр.

— А что такое «шедевр»?

— "Шедевр"- это французское слово, и значит "главная работа". Мешок для яиц — это главное дело моей жизни, моё высшее достижение.

— А что там внутри? — удивился Уилбур. — Неужели яички?

— Пятьсот четырнадцать яиц, — ответила Шарлотта.

— Целых пятьсот четырнадцать? Шутишь!

— Я сама сосчитала. Как

стала считать, так и не остановилась, чтобы голова была чем-то занята.

— Какой красивый мешочек! — воскликнул Уилбур и обрадовался, будто он сам его сделал.

— Правда, хороший? — улыбнулась Шарлотта и погладила мешок передними лапками.

— Крепкий — это уж точно. Я сплела его из самых крепких нитей. Они воду не пропускают, и яичкам в них тепло и сухо.

— Шарлотта, — спросил Уилбур задумчиво, — у тебя на самом деле будет пятьсот четырнадцать детей?

— Если ничего не случится, так и будет, — подтвердила она. — Но, конечно, они не появятся до следующей весны.

И Уилбуру показалось, что прозвучала эта фраза грустно.

— О чём ты грустишь? Мне кажется, ты должна быть совершенно счастлива.

— Не обращай внимания, Уилбур, — ответила Шарлотта. — У меня просто сил больше не осталось. А грустно мне потому, что я никогда не увижу своих детей.

— Что ты, Шарлотта! Ты обязательно их увидишь! Мы все их увидим. И как замечательно будет следующей весной в нашем хлеву, когда под потолком и повсюду будут бегать пятьсот четырнадцать паучков! А у гусыни будет новый выводок гусят, а у овец — маленькие ягнятки!

— Может быть, — согласилась Шарлотта спокойно. — Только я чувствую, что мне никогда не увидеть венца трудов этой ночи. Мне что-то нездоровится, и, сказать тебе правду, меня одолела немощь.

Уилбур не понял слова «немощь», но ему не хотелось надоедать Шарлотте и переспрашивать. Всё же беспокойство взяло верх, и он спросил:

— Что такое «немощь»?

— Это значит, что силы покидают меня, и я начинаю ощущать свой возраст. Я ведь немолода, Уилбур. Но ты не беспокойся обо мне. Сегодня — твой великий день.

Посмотри на паутину — как ясно она видна в росе!

Никогда паутина Шарлотты не казалась прекрасней, чем тем утром: каждая нить её была усыпана яркими капельками ранней утренней росы. Лучи с востока осветили её ясный рисунок — вершину строительного искусства. Через час-другой народ потечёт здесь потоком и будет потрясён надписью и Уилбуром, и ниспосланным чудом.

Пока Уилбур разглядывал паутину, показалась пара усов и острая мордочка.

Темплтон прокрался поперёк загончика и шмыгнул в угол.

— Вот я пришёл! — просипел он. — Ну и ночь.

Казалось, его раздуло вдвое больше обычного размера, а пузо стало круглым, как банка с вареньем.

— Ну и ночь! — прохрипел он опять. — Пир и веселье! Можно жрать в три горла.

Что там в три горла — десять брюх можно набить! Я съел остатки тридцати обедов.

Никогда люди столько мне не оставляли, и всё так чудно пропахло, скисло и подопрело к концу жаркого дня. Да, море удовольствий, друзья мои, море удовольствий!