Паутина удачи
Шрифт:
Три дня спустя он покинул наш дом. Тихо, он так и просил. Бризов взял извозчика и ждал возле забора соседней усадьбы. Джинну было больно отрываться от нашего дома, уютного, хоть и несколько безумного, и обретать подобие своего ужасного одиночества… Потому что после шума особняка фон Гессов все вокруг сплошная холодная, заснеженная пустыня, Шарль сам так сказал.
Было утро, снег казался розовым с прожилками желтизны, как пенка на топленом молоке, стоящем у огня, в устье печи. Шарль, совсем не напоминающий прежнего джинна, в теплой одежде и мохнатой шапке, хрустел по целине, вытаптывая первый с ночи след.
Я нарушила договоренность «не провожать» и догнала его у изгороди:
– Слушай, ну нельзя так. Ты опять станешь хандрить.
– И
– Шарль, – я сделала паузу и прочувствованно вздохнула, – поцелуй меня.
– Опять? – весело ужаснулся он.
Выйдя в пролом заборчика, джинн шагнул в сторону, за уцелевшую и даже не поврежденную секцию, и подмигнул мне:
– Здесь я в относительной безопасности, как полагаешь? Я сам почти уверен. И могу спросить: зачем теперь?
– Чтобы я могла от всей души махать тебе вслед, пока не замерзну окончательно. И чтобы ты знал, что о тебе здесь помнят, – это очень важно в дальней дороге. И на новом месте важно, там будет непросто налаживать жизнь. Но я в тебя верю.
Он серьезно кивнул. Глаза у него удивительные. Огромные, черно-фиолетовые, волшебные. Я их видела, даже когда прикрыла веки. И вслед махала, точно как обещала: до полного окоченения руки со снятой варежкой и даже еще чуть-чуть… Я очень хотела, чтобы ему повезло в его новой жизни. Все-таки он – моя первая любовь, а я – птица, которой он не решился сломать крылья.
Глава 11
Либертэ на восточный лад
Как жаль, что из всех птиц удача менее всего похожа на попугая… Не повторяет слов и не ценит тепла уютной неволи. Радует лишь то, что при должном усердии направленной селекцией можно попытаться вывести даже у птиц весьма специфические породы, полезные и удобные.
«Всякая жизнь человеческая есть путь, преодолевающий много миров. Он начинается в нашем младенчестве, бессознательном и счастливом своею простотой. Он пролегает через детство с его первыми победами и ошибками, с его учителями истинными и ложными. Путь ведет нас, если мы не рискуем сами его выбрать. Но этот человек всегда выбирал сам.
Он отказался от места и стипендии в блистательном колледже при высшей академии искусств, куда был любезно приглашен благодаря природному дару – голосу. Вместо того уехал на юг, не восприняв протесты семьи, и, оставленный без поддержки, воспитывался в заведении при отдельном казачьем корпусе, где быстро дослужился до есаула. Однако и там, снискав похвалы и протекцию, не задержался и не пустил корней. Его уже влекло вперед новое дело, приведшее семь лет спустя к должности военного советника посланника Ликры при дворе паши Али-Рамина. После тонкой политической игры, знакомой в деталях лишь избранным, он мог продвинуться по посольской линии в Аравии, но снова предпочел сменить поприще и уехал в край, где течет Желтая река, чтобы организовать изучение малоизвестных нам приемов как врачевания тела, так и причинения ему ущерба.
Ему было тридцать пять, когда он вернулся в столицу Ликры с женой-чужеземкой, в редком для нынешнего времени и старомодном ранге тайного советника и, увы, совершенно без средств. Семья снова не приняла и не одобрила его выбор как в браке, так и в карьере. Отец, влиятельный и весьма богатый генерал от инфантерии, повторно отрекся от упрямого сына. И все же в ничтожные пять лет он одолел новый путь – от посредственного места помощника начальника столичной полиции до высочайшего поста в полиции тайной, которую за последующие семь лет поднял из руин забвения и сделал, по скромному мнению автора этих строк, наиболее могущественным и дееспособным ведомством страны.
Сие вступление дает некоторое представление о том, почему в узких кругах его именуют Горгоном – существом смертоносным настолько, что один его взор обращает в камень. Не всякие методы тайной полиции следует признать достойными,
Семен закончил читать написанную год назад заглавную страничку. Несколько витиевато изложено. Тогда казалось, что это особый стиль, а теперь от слов несет казенщиной. Ничего, придет время, он сядет и все перепишет заново. Может быть. Семен решительно захлопнул тетрадку, в которую сегодня вписал еще одну коротенькую, но весьма важную заметку о победе Евсея Оттовича над магической полицией, приведшей к устранению троевластия и неразберихи в органах надзора за порядком. Управители темной удачи, собранные в единую машину тайного дела, были чудовищем, которое мог свалить лишь настоящий былинный богатырь. Они, прикрываясь благоволением Диваны, творили полное и никому не подконтрольное беззаконие. Теперь, когда ведомство упразднено, что ни день открываются новые страшные подробности. Возвращаются в свои дома чудом выжившие люди – те, чьи земли, дела, должности или средства показались магам привлекательными и достойными изъятия. А дознаватели Горгона нудно и кропотливо копают все глубже и глубже.
Конечно, воровство и произвол есть в любом ведомстве, но сейчас их гораздо меньше. Разделены сферы деятельности и восстановлен Надзорный приказ, существующий вне полиции обычной и тайной и разбирающий жалобы, которые поступают на оба ведомства. Название старинное, из прошлого века – именно тогда приказ и упразднили по решению магов, которое никто не оспорил у правительницы.
Тетрадка в потертом тканевом переплете легла на свое обычное место, под половицу. Семен с тоской закрыл тайник, погладил светлый участок дерева на паркетине. Спасибо приятелю, магу с пятого курса: соорудил надежное хранилище. Древесина восприняла указание, чуть раздалась и плотно легла на место, не оставив ни щелей, ни слабины, ни гулкости звука, дающей повод заподозрить наличие пустоты под полом. Хромов сердито взъерошил волосы. И зачем он пишет в эту тетрадь? Как будто однажды случится чудо, Евсей Оттович и прочие, на кого заведены отдельные блоки листков, допустят само существование таких записей и даже не воспрепятствуют их публикации…
– Им же хуже, – буркнул под нос Семен. – Буду попирать их судьбы своими старыми тапками. И займусь более полезным делом, надо заработать борщ.
Неделя осталась до Нового года. Иноземцы уже празднуют, а свои, ликрейцы, еще готовятся. Театр, упрямо сохранявший звание императорского и после гибели династии Угоровых, готовит большую премьеру. Ходят слухи, что, нарушив длительное дворцовое затворничество, собирается быть сама Дивана. Искать людей, хоть как-то связанных с миром искусства, теперь трудно. Но необходимо. К Новому году он представит Елене Корнеевне подходящую для дома фон Гессов компаньонку. Немолодую, давно завершившую карьеру. Обязательно из тех, чьи имена блистали и на афиши наносились самым крупным шрифтом. Певицу, а не балерину. Обязательно в здравом уме и с приличной репутацией. Не так уж много требований. Однако уже седьмой день он мерзнет, разыскивая нужного человека по отдаленным переулкам, где меблированные комнаты малы и стоят весьма недорого. Судьба зачастую жестока к своим фавориткам. Сегодня у них есть все – молодость, талант, поклонники, слава, неограниченные средства, а завтра, в один день – уже ничего… Переклеены афиши, и ветреная фортуна с благосклонностью взирает на новые лица. По мнению Семена, удел примы театра и удел мага-джинна сходны. Лицо, мало кому памятное без грима и вне сцены. Чарующий голос, утративший совершенство. И одиночество забвения, словно ты живешь в башне-невидимке. Одни спиваются, другие опускаются, третьи, спасая остаток сбережений, покидают столицу и растворяются в огромной и способной поглотить всех и вся провинции.