Паутина. Том 4. Волки
Шрифт:
Олеся вздохнула, и некоторое время они сидели молча. Юлька с тоской вспоминала, что далеко-далеко, в деревне, остались ее дети. И хоть она знала, что они остались с бабушкой и прабабушкой, но душа все равно болела, и невыносимая тоска и отчаянье охватывали ее.
Как они с Олесей очутились здесь, в степи, среди этих людей? Кто они? Кочевники или на зиму уезжают в село? Какой город поблизости? Сколько раз задавали эти вопросы и Олеся, и Юлька своим похитителям, а ответа не получали. Даже эта глупая Гульнарка умеет обходить стороной, увиливать от ответов. Кто они по национальности? Казахи? Но девчонка совсем не
Юлька вздохнула и просмотрела на Олесю. Та сидела, откинувшись на, сложенные в стопку, одеяла.
– И зачем столько одеял? – в который раз удивлялась Юлька. – Пришли, сложили и сказали, чтобы пользовались ими. Не стелить же их все на пол?! А, может, действительно их надо все стелить? Было бы мягко, но жалко как-то всеми пользоваться, красивые, атласные.
«О чем она думает, – вновь глянула Юлька на Олесю. – Наверно, тоже о доме, о муже».
– Хочешь знать, о чем я думаю? – не глядя на Юльку, не громко проговорила Олеся. И не дожидаясь Юлькиного ответа, продолжала говорить чуть слышно. – Если у Фатимы дети при рождении умирают, то почему она сейчас здесь, а не в больнице, под присмотром врачей? Зачем они вновь рискуют жизнью ребенка? Ведь и дураку понятно, что здесь, в степи, нет никакой гарантии, что ребенок будет жить, да и Фатима тоже подвергает себя опасности. Тем более, что Керим очень часто уезжает, оставляя жену одну. И вот я думаю, что во всем этом есть что-то странное.
Олеся посмотрела на Юльку и вдруг взволнованно зашептала:
– Не думаешь ли ты, что и Фатима в той же ситуации, что и мы?
– Ты имеешь ввиду, что она пленница? А бабка?
– Что бабка? Бабка – это надзиратель над ней. Ты слышала хоть раз за четыре месяца голос Фатимы? Вот Гульнарка, она смеется, поет. А Фатима все время молчит, отводит в сторону глаза, я даже вдела, как она плакала. Тихо, тихо, варит, а слезы бегут по щекам, а она будто их не замечает. Знаешь, жутко смотреть, когда женщина страдает молча. Мы вот кричим, ругаемся, что-то требуем, а она молчит, будто всем довольна. Ходит, доит кобылиц, коров, что-то стирает, варит и все это тихо, незаметно. А бабка ворчит, а если ей что не нравится, старается сунуть кулаком в бок. Ох, ведьма, я бы ей сунула, сразу бы в костре очутилась.
– Представляю, какая бы вонь от нее пошла! – хмыкнула в кулак Юлька.
– Да, вонь бы пошла, но от этой бы вони, и мы вряд ли выжили бы, – Олеся снова замолчала не на долго. – Надо как-то найти с ней общий язык. Она должна быть нашей союзницей.
– Я пыталась, она не идет на контакт, – с сомнением заметила Юлька.
– Попробую я, у нас сейчас с ней много общего. Чувствуешь? – потянула носом Олеся. – Жареное мясо, шашлыки жарят, это на всю ночь.
Юлька
– Если шашлыки, то на всю ночь. Я от волнения даже не хочу спать.
– От волнения или от страха? – усмехнулась Олеся.
– И от того, и от другого. Я хотела тебя спросить, откуда у тебя ножи?
– Ага, наконец, дошло. Стащила у костра и, как ни странно, никто не хватился. Не сразу, конечно, а вот после таких пирушек утром выйду, ножи лежат там, где ели. Я и оприходовала сразу два, потом еще и еще.
– Так сколько ты утащила всего?
– Шесть, два тебе и четыре мне. Утром спрячем, а сейчас пусть под рукой у тебя два и у меня два.
– Если хватятся, будут искать.
Олеся отрицательно помотала головой.
– Не найдут, тайник надежный, смотри, вот здесь в стенке, и не подумаешь, что что-то есть. После этой вечеринки, если все обойдется, нужно снова выйти. Может, снова повезет, еще приобрету нож. Будем убегать, оружие понадобится.
– Ружье бы у них стащить, – вздохнула Юлька.
– За ружье могут срок припаять, а за ножи – нет.
– Здесь, не дома, срок могут придумать за что угодно, так, что не знаешь.
Юлька встала и подошла к двери, прислушиваясь.
– Что там? – шепотом спросила Олеся.
Юлька приложила палец к губам. Лицо ее выражало тревогу и растерянность. Олеся подошла к ней и приложила ухо к двери. Слышался мужской разговор и смех. Видно было, что мужчины уже приложились к спиртному.
Юлька отошла от двери и села на свою постель, подзывая к себе Олесю.
– Представляешь, мне вдруг показалось, что один из мужских голосов мне знаком. И это предположение было так нелепо и совершенно невозможно. Я ошиблась, но во мне что дрогнуло, если честно, я испугалась.
– Так кого же ты услышала?
Юлька замахала руками.
– Мне это показалось, и не будем развивать эту тему.
– И все же мне интересно услышать, – настаивала Олеся.
– Я совершенно четко услышала голос Марка. Но потом поняла, что в нем лишь отдельные интонации напоминают его голос. Мужчина говорил на русском языке, поэтому я и обозналась. Все, больше об этом говорить не будем.
– Постой, постой! Не спеши, иди и снова послушай, а вдруг ты не ошиблась, вдруг это наше спасение.
Юлька с сомнением посмотрела на Олесю.
– Вот это-то меня и пугает. С чего бы это ему оказаться здесь? Если бы он меня спасал, то на это не нужно четыре месяца. Тут что-то другое, тем более визит ночью всегда чреват последствиями. Хорошего от этого визита ждать не приходится. Да это и не он, я ошиблась. Сколько голосов похожих друг на друга, вот если бы на него взглянуть. Но на улице темно, хоть и горит костер, и лица не разглядишь.
– Значит нужно что-то придумать, – задумчиво протянула Олеся. – И я, кажется, знаю что.
– О, нет! Не вздумай выходить, это для нас опасно!
– Конечно, опасно, но еще хуже то, что мы не знаем, что вокруг происходит. Ложись и лежи, ты сильно больна, а я выйду за лекарством и, между тем, посмотрю гостей.
Олеся тщательно убрала свои волосы под платок, надвинув его на лоб и выставив свой живот, двинулась к двери. Оглянувшись на Юльку, она одобряюще ей улыбнулась. Выдвинув с петель свой запор, она чуть приоткрыла дверь, а затем, откинув в сторону летний занавес от комаров, шагнула за порог.