Паутина

Макаров Александр Прокопьевич

— Калистрат, тебе охота креститься?

— Мы крещеные, — сквозь зубы ответил он.

Капитолина не обиделась.

— А об чем ты тогда думаешь? — продолжала она.

— Об чем нам думать?.. Так, про мужицкое.

— Ну все ж таки?

— Про деревенское, — глухо вымолвил он и зябко передернулся плечами. — Про коней, примерно. Вот, мол, взять бы теперь накосить травы. На телегу траву-то скласть. Полезти самому да и лечь на нее. И на траве лежи до самого до конного. А на конном Игренько с Лысухой сурепку любят, так им бы сурепки…

Голос его стал скрипучим, а лохматая голова будто сама собой посунулась к коленям. Громко

сопя и путая нитки, он некоторое время молчал, потом сжал длинными пальцами лоб, из-под руки глянул на девушку и пояснил:

— Кони, Лысуха-то с Игреньком.

Разговор прервался.

— Калистрат, а ты стрелять умеешь? — наконец спросила она, надеясь все-таки добраться до войны.

Он беззвучно засмеялся, потом сказал:

— Один раз было по пьяному делу. На братановой свадьбе для уваги свах пальнул.

— Из нагана?!..

— Из кремлевого ружья.

Капитолина не расхохоталась, как обычно, когда он перевирал слова, а лишь покачала головой.

— Уйти бы тебе отсюдов, Калистрат Мосеич, — проговорила она и сама удивилась своему серьезному тону. — В военкомат бы заявиться да на фронт бы поехать… Теперь без ордена тебе не жить, факт налицо!

Мужик тяжело вздохнул.

— Боишься, что расстреливать начнут? — продолжала девушка, придвигаясь к Калистрату и переходя на полушепот. — Это тебя Минодора запужала, а я не верю. Ну какая им корысть расстреливать, если на фронте ты, может, сотню фашистов убьешь?.. На фронт зашлют, в котел, орден заслуживать. Наш фэзэошный военрук за котел получил… Конечно, одному страшновато в военкомат являться. Мне тоже страшно в милицию — хоть как верти, а факт налицо. Вот если бы вдвоем явиться, сперва бы оба в милицию за меня, потом в военкомат за тебя, только бы вместе… Помнишь, я решалася воровать, чтобы в тюрьму за паспортом? А одна женщина растолковала мне: ни фига, слышь, не выйдет, лучше явись и оправдывай, повинную голову не рубят. И я решаюсь на фронт. Думаешь, треплюсь?.. Вечно не трепалась!

— Вон оно ка-а-ак?!

— Точно. Перевязывать умею, научили в фэзэо, и стрелять знаю, тоже в фэзэо показывали, факт налицо!

— Ай-ай-ай! — живо проговорил Калистрат, не сводя заблестевших глаз с девушки.

— Думаешь, девчата не воюют? А партизанка Зоя, а Лиза Чайкина?.. Тысчи!.. Сама читала и в кино видела. Вот бы и нам с тобой вместе, в одну бы роту: мол, друзья по каторге Капитолина Устюгова и Калистрат Мосеев…

— Ермолины наша фамиль, — поправил Калистрат задушевным тоном. — Мосей-то у нас отец был… Говорите, Капочка, слушаем. Нам это завлекательно, про фронт-от.

Он было отложил иглу и заикнулся сказать что-то еще, но в коридоре раздался всполошный крик Варёнки:

— Куд-кудах, Капка!.. Сичас жо к хозяйке, медведь полосатый, а то…

Обычную свою угрозу дурочка прокричала уже с лестницы за дверью, и Капитолина ее не расслышала.

— Станет забижать, так шуми, — строго проговорил Калистрат, видя, что девушка медлит уходить.

Но Капитолина медлила не из боязни. Твердо решив уйти из обители, как только подживет израненное стекляшками лицо, она не испытывала ни малейшего страха перед Минодорой. Всем своим существом ненавидя странноприимицу, девушка страстно хотела отомстить ей за все издевательства над собой. Сейчас, не предвидя ничего хорошего в вызове Минодоры, она решила отбиваться и в случае повторного нападения нанести врагам ответные удары. С минуту Капитолина сидела и, глядя то на стальную

вязальную иглу, то на острожалые ножницы, соображала, что из них взять с собой для защиты или отпора?

Выбрав ножницы, девушка поднялась и вышла.

В большой Минодориной комнате разговаривали странноприимица с проповедницей. Пришедшая на обеденный перерыв кладовщица поминутно взглядывала на ходики и говорила не зло, но рывками, будто командовала. Платонида же была не в духе. Ее разгневало и унизило предложение странноприимицы наблюсти за больным Гурием.

— Господь ведает, кого наказует! — гордо процедила проповедница, пристукнув костылем. — Хамское семя, поделом вору и мука. Провидела я, что добром его якшание с миром не кончится!.. Зело лют спортствовать, токмо не во имя Христово!.. Не проси, мать, не пойду, заставлю Агапиту воды плеснуть псу смердящу.

— Ладно, согласна. Только не надо бы споров да разговоров меж нами перед приходом пресвитера. С Агапиткой как?

На лице Платониды мелькнуло подобие улыбки.

— Давно зрю: каждодневно крепнет в вере сестра Агапита, — твердо проговорила она, устремив вспыхнувший взгляд на небогатую в этой комнате божницу. — Раболепна зело, смиренна…

— Ты не размазывай, прямо говори: надежна?

— …к послушанию и молитве прилежна.

— Варёнка!..

— Частухи?! — вскочив и ощерясь в улыбке, спросила дурочка, дремавшая на сундуке.

— Иди к чертям с частушками, фефела; ушьми слушай чего прикажут… Зови Агапитку!

Разочарованная, что на этот раз не удалось заработать желанного кусочка сахару, Варёнка, почесываясь, убежала в обитель за Агапитой, но, что с нею нередко бывало, впопыхах перепутала имена и вызвала Капитолину.

Девушка вошла и, помня, что здесь на нее нападали сзади, остановилась у самой двери.

Однако, к ее удивлению, странноприимица повела себя совсем по-иному, чем когда бы то ни было прежде: она не влепила дурочке обычной в таких случаях затрещины, не обругала ее отборными словами, но благодушно оскалилась и даже пошутила:

— Приволокла одра заместо бобра… Агапитку зови, дурында.

Захихикав и ударяя себя ладонями по бедрам, что она делала в подражание обожаемым ею курам, Варёнка умчалась снова.

Капитолина уже надеялась, что необычайно веселая сегодня Минодора тотчас прикажет ей выйти вон, но этого не случилось. «Сейчас начнет, — чувствуя, как затрепетало сердце, подумала девушка. — Вскочит или не вскочит, завизжит или не завизжит? Если приблизится и замахнется, я всажу ей ножницы вон в то место». Всматриваясь в светлую полоску между лбом и кольцом бронзовых кос Минодоры, девушка нащупала а рукаве острия ножниц. Но Минодора не вскочила, не взвизгнула и не подбежала. Оглядев Капитолину, она самодовольно откинулась на спинку стула и, видимо позабыв, что спешит на плотину, заговорила медленно, точно напоказ процеживая слова сквозь белые острые зубы.

— Ну что, царевна-королевна, очухалась?.. Ишь те харю-то как разукрасило, фонарь к фонарю, хоть картину рисуй. Невеста у Калистрата Мосеича ни в сказке сказать, ни пером описать! Не желаешь ли вон в зеркальце поглядеться?

Она сощурилась, выдав крупные морщины на лице, и захохотала. Смех ее был настолько поддельным и неприятным, что девушка побледнела, но в разговор вмешалась Платонида. Смекнув, что происходит с Капитолиной, хитрая старуха сердито стукнула посохом:

— Ступай в обитель, раба. Не ты потребна матери-странноприимице!