Паутина

Батуева Елена

– Анна Кеслер? Вы точно уверены?

– Да точно, точно!
– я еле отдышалась.
– Пустите!

– И у вас есть ключ?
– всё ещё недоверчиво вопрошал отец Филипп. Салтык ластился возле моих ног.
– Салтык, она говорит правду?
– пёс одобрительно гавкнул.
– Ну что ж, монах засуетился.
– Проходите, прошу вас. И не серчайте на старика, господин Удо нагнетал на меня ужас все эти десять лет.

– Удо больше никого не тронет, - проговорила я, направляясь к дверям.

– Как?! Неужели всё?.. Неужели наконец-то всё вернётся на свои места?

– Если он там, то да, - дрожащими руками я пыталась вставить ключ в замочную скважину.

– Он

там, миледи, - проговорил монах тихим уверенным голосом; от неожиданности и я обернулась и увидела, как по его лицу текут слёзы. Десять лет я искупал свой грех перед вашей семьёй; носил ему еду, оставлял на пороге, а потом находил пустую корзину. Идите, миледи!
– отец Филипп улыбался.

Его слова придали мне уверенности, и я налегла на дверь. Со скрипом, но она отворилась. Я вошла в тёмное, холодное помещение. Сразу из серого холла наверх вела огромная мраморная лестница. На ней валялись то осколки посуды, то разорванные платья, то доспехи. Я огляделась по сторонам: направо вела галерея, а двери слева были плотно закрыты. Я подошла к ним и распахнула. Под ноги мне покатились хрустальные подвески, посреди залы на огромном столе лежала упавшая хрустальная люстра, по всему полу были рассыпаны мелкие стекляшки. Вдруг откуда-то сверху я почувствовала будто дуновение ветерка, небольшой, едва уловимый сквозняк.

Не теряя ни минуты, я побежала наверх, перепрыгивая через ступени. Платье давно порвалось, туфельки превратились в кроссовки, рука под повязкой ныла, но я всё равно бежала по лестнице дальше и дальше. Я остановилась у узкой полуоткрытой двери, оттуда тянуло свежим ветром. Несмело, унимая дрожь, я её отворила и вошла в полумрак. Справа различались очертания кровати с балдахином, у разбитого окна с задёрнутыми шторами стоял человек. Он был высокого роста, немного худощав, с длинными, отросшими волосами. Он стоял ко мне спиной, но, как только я вошла, резко обернулся. Мне стало ясно, что он меня ждал... Давно. Возможно даже слишком давно. Вдруг стало очень холодно, по спине, по плечам побежали мурашки.

Мгновенно у меня в горле пересохло, все слова разом вылетели из головы, а щёки обожгли слёзы. Я проделала весь этот путь и вот награда: передо мной стоит тот, кого я и не чаяла увидеть. В голове замелькали детали и лица. Он подошёл ко мне и, не шевелясь пару секунд, словно решаясь на что-то, всё же обнял меня. Помимо своих, я ощутила у себя на лице жар его слёз. И тогда я всё сразу вспомнила. Даже его. Он ни капли не изменился, похудел немного, и всё. Мой папа...

Мы вернулись в замок утром следующего дня. Отец перенёс нас обоих прямо к воротам одним движением пальцев. Всё было очень быстро, возможно, даже слишком, ведь у меня закружилась голова и перед глазами поплыли круги. Папа сказал, что в этом нет ничего страшного - просто я целый день ничего не ела, а тут столько переживаний. Переживаний, волнений, эмоций и правда хватило бы на две жизни с лишком. Но что мы делали так долго? Почему не отправились сразу в замок? Туда, где светло, тепло, оденут, накормят и... никто не оставит в покое? Мы говорили. Говорили долго, пока не начинал заплетаться язык. Потом мы молчали, глядя друг на друга, и снова начинали беседу. Совсем с другой темы, касательно совсем другого вопроса, но так много нам надо было обсудить. Отец показал мне, каким образом следил за мной весь период отсутствия, объяснил, почему не мог появиться открыто и разоблачить Удо - он ждал меня, готовый помочь в любой момент. Тогда я подумала, как они похожи с Леной. Как много оба для меня сделали... никогда в жизни мне не вернуть этот долг. Потом мы говорили о маме, о нашей жизни там и ещё о куче важных и не очень вещей.

У ворот нас встретила не спавшая всю

ночь прислуга. Нас проводили в соседние комнаты, чтобы по распоряжению принца дать выспаться. Отец так ослаб за годы добровольного заключения в замке Сен-Дельжотар, что специально для него немедля послали за лучшим королевским врачом. Как выяснилось, по совместительству с прорицанием и защитой королевства от магических казусов разного характера, эту должность выполнял Тезарус. Этому человеку я могла доверить всё, что имела и знала, что никогда об этом не пожалею.

Старый волшебник вошёл в спальню отца, будучи ещё в ночном халате и тапочках. В руках он держал небольшой саквояж. После пятиминутного осмотра, он отвёл меня в сторонку и, лукаво поглядывая по сторонам, доложил:

– С вашим отцом всё в практически полном порядке. Немного трав, спокойного сна и будет, как новенький, я поспособствую, - волшебник улыбнулся.

– Спасибо, - прошептала я.

– Это меньшее, что я могу для вас сделать, - Тезарус наклонился и поцеловал мою руку.
– А вот ваше состояние меня тревожит: девушкам в вашем возрасте не положено бродить где-то так рано и вторую ночь не спать.

– Но я...
– хотела было что-то опротестовать я, как Тезарус обернулся с каким-то немым вопросом к моему отцу. Видимо, получив утвердительный ответ, он закопошился у себя с сумке и извлёк оттуда склянку с порошком голубоватого цвета.

– Ну уж нет, - пробормотала я, отходя в сторонку.
– У меня от порошков в последнее время сплошные неприятности.

– Вам надо выспаться, миледи, - лилейным голосом промолвил придворный волшебник, насыпая порошок себе на ладонь. Затем он выпрямился, направил руку на меня и легонько дунул на ладонь. Порошок, пахнущий ромашкой, попал в глаза, нос, рот и уши, словно обволакивая меня тёплой, нежной дымкой.

– Да не хочу я...
– прошептала я, засыпая. Я почувствовала, как заботливые руки слуг подхватили меня и, как на облаках, понесли в другую комнату. Спать хотелось всё больше и больше, не в состоянии даже пальцем пошевелить от усталости, я отключилась.

Лист четырнадцатый

Счастье бывает разным

Поздним осенним утром, когда парк под окнами летней резиденции окрасился в жёлтый цвет, солнце пробивалось сквозь тяжёлые золотые шторы. В спальне пахло полевыми цветами. Я открыла глаза и первым, что увидела, был огромный букет ромашек, рябины и пижмы, стоящий в красивой декорированной вазе. В комнату вошли Фиона и Лена. Я сладко потянулась, зевнула, протёрла глаза и внимательно на них посмотрела. Потом снова перевела взгляд на букет.

– С добрым утром, спящая красавица, - радостным тоном проговорила Лена, отдергивая шторы.
– Долго ж ты спала. Мы тут думали звать герцога фон Эйбен.

– З-зачем, - спросони я туго соображала.

– Иногда это помогает, - потупив глаза в пол, проговорила Фиона.
– В особо тяжёлых случаях, - добавила она, и тут обе глупо рассмеялись.

– Вы о чём?
– я села на кровати.
– К чему цветы?

– Так второй день осени, моя дорогая, - объявила Лена.
– Первый ты, к сожалению, проспала.

– Стоп, стоп, стоп, - постепенно стала приходить в себя я. В голове появились какие-то мысли, образы, воспоминания.
– Помню Никодима, папу, Тезаруса, порошок... Уйё!
– я хлопнула я себя по лбу.
– И долго ж я спала?

– Три дня, - деловито проговорила Лена, глядя на Фиону. Та уверенно кивнула головой.
– Три дня? Три дня. Точно.

– Класс, - еле выдавила из себя я, пытаясь встать с кровати. Опыт закончился полным провалом - голова кружилась, ноги не хотели слушаться, да и под одеялом было куда теплей.
– И много же я пропустила?