Паутина

Сфинкс

Лили вспоминала, закусив губу, Малфой скучающе глядел в потолок.

— Шесть.

Он ухмыльнулся, протянул руку и сам снял с нее галстук, по пути коснувшись рукой ее шеи.

— Семь, шесть при белладонне, — прошептал он, откидывая ее галстук. Лили судорожно втянула воздух.

— На какой минуте нужно добавить толченое крыло летучей мыши в Зелье Памяти?

Лили победно улыбнулась, зная ответ:

— На пятнадцатой. Сними ботинки, иначе эльфам придется отстирывать покрывало.

Малфой усмехнулся, его обувь гулко стукнулась о пол.

Прошло пять минут,

и Скорпиус забыл об игре, увидев, как она медленно расстегивает рубашку. Он откинул учебник и притянул девушку к себе. Лили с улыбкой отметила, что ее познания в Зельях все же чего-то стоят — слизеринец был без рубашки. Его кожа была бледной и прохладной. Сама она осталась без жилета (не зря она утром его надела) и гольфов.

— На Зельях я буду лучшей, — прошептала она, когда слизеринец медленно стягивал с нее рубашку.

— Будет нужна помощь, обращайся, — Малфой ухмыльнулся. — Но на сегодня с уроками закончено… Теперь ты будешь отдавать долги.

Она тихо рассмеялась, но тут Скорпиус чуть отстранился, глядя в ее глаза. Лили казалось, что он пытается на что-то решиться.

Она отвела рукой прядь с его лба. Он чуть нахмурился. Лили видела, как он смотрит, как складка на его лбу разглаживается. Его руки поглаживали ее обнаженную спину.

— Что? — прошептала она, нежно ведя пальцем вдоль его губ.

— Я тоже тебе кое-что должен…

Лили вопросительно смотрела на парня. Скорпиус прикрыл глаза, нагнулся, поднес губы к самому уху девушки, обжигая дыханием, и прошептал едва слышно:

— Я должен тебе прежде это сказать, потому что… Я всегда знал, что такое ненависть, презрение, снисходительность, привязанность, уважение, страх… Но я не знал, что значит любить… не знал, что чувствуют, когда любят… Ты научила меня, ты показала, что значит «любовь».

Он замолчал, словно собираясь с силами, а Лили почти не дышала.

— Я люблю тебя, Лили Поттер. Я. Люблю. Тебя.

Ответом ему был судорожный вздох и горячие губы на его губах.

Глава 3. Гарри Поттер

Всем тем, кто прошел вместе со мной по этому туннелю из отчаяния и вины, а особенно автору стихотворения Эльвире.

Ты бередишь покой уснувших ран Никчемной вспышкой жалости к себе. Не потакай насмешливой судьбе: Она не верный друг и не тиран. В твоих глазах — манящий жар костра И призрачно-хрустальный лунный свет. Я — кутаюсь плотнее в тёплый плед, Гадая, чем живёт твоя… душа. Но всё же память не спеши стирать, Не надо, не получится — я знаю. Не убежать от призрачных страданий — Природа справедлива и мудра. Прошли

года. С тобой, но больше — без. Снег припорошил душу и виски. Из цепких лап полуночной тоски Не вырваться, не вспомнив… Боль и блеск, Сомнения, умение прощать, Победы, одиночество, печали — Всё, что улыбкой на пути встречали И с чем не жаждем свидеться опять… Жизнь задаёт вопросы без ответов. Пересеченье душ… Когда и кем Решилось, без подробностей и схем, Что мы — две стороны одной монеты? Когда-нибудь… В окне зевает вечер. На тёмном небе пепел облаков. Пусть воплощать надежды нелегко, Я знаю, что скажу тебе при встрече! Я попрошу тебя о трёх вещах: Не изменяйся — вопреки природе, Не плачь о тех, кто в лучший мир уходит, И никогда не говори: "Прощай!"

Он сидел на крыльце дома. Зелеными глазами смотрел на звездное, холодное небо. Облака застыли. Падал снег. В окнах горели свечи.

Он не чувствовал холода. Он не видел снега. Он не видел тыквенных лиц в окнах дома напротив. Он не видел ничего.

Только билась в голове мысль: тридцать семь лет.

Точка отсчета. Начало.

И, как он знал, конец.

Потому что он не чувствовал холода. Не видел снега. Не слышал смеха проходящих по улице людей.

— Гарри…

Он не повернулся. Вообще не двинулся.

Тридцать семь лет.

Тринадцать тысяч с половиной дней.

Тринадцать тысяч с половиной шагов.

— Гарри, ты замерзнешь…

На плечи лег плед, но он не пошевелился.

— Пойдем в дом, Гарри…

Он просто смотрел вперед, на улицу, а видел развалины своего первого дома.

Шаг — и отец.

Шаг — и мама…

Тридцать семь лет пути. Скоро конец.

— Гарри, ты меня слышишь?

Руки. Не теплые и не холодные. Не родные и не чужие. Просто руки, которые заставляют его встать.

В доме не темно и не светло.

Ничто не трогает. Ничто не раздражает.

Круг замкнулся. Круг в тридцать семь лет.

Круг, ставший туннелем.

Слез не было. Боли не было.

Была лишь тьма.

Он поднялся в спальню. Не в его спальню, просто — в спальню.