Паутина
Шрифт:
Прошелся основательно по свежему воздуху, вроде все нормально. Ну углу Друид Стрит и Джамейка Роуд уличный бэнд играет. Смешные такие ребята: фраки, белые рубашки, бабочки - и босиком! И играют хорошо так, весело. Мол, плевали они на все эти механические толпы, и весь этот правильный Лондон имели в глубоком виду... И тут я вижу: на той стороне перекрестка, за спиной у музыкантов, мигает желтый светофор. И бэнд играет точно в ритм со светофором... Ну вот, бутылка кончилась.
Чарли прервал рассказ и свистнул.. Я услышал легкий топоток, звяк посуды, бульк напитка... Может, у него там горничная на свист ходит?
Чарли сделал глоток и шумно выдохнул. Зажевал чем-то.
– Я, знаешь, тогда очень испугался. Не от видений даже, а от одной нехорошей мысли. Когда наркоман колется, у него возникает индивидуальный глюк. А когда несколько человек живут в одной виртуальной реальности, у них ведь глюк-то общий! И от этой общности глюк для них становится реальностью. Они сами его поддерживать начинают! И как тогда отдельному человеку разобраться, где бред, а где нет? Мне тогда еще вспомнился наш с тобой спор о виртуализации языка. О всех наших "kinda" и ваших "как бы", которые в конце прошлого века люди вставляли чуть ли не перед каждым словом... а потом это резко пропало.
Я тогда утверждал, что повлияла компьютерная коррекция стилистики. А ты шутил, что виртуальность просто стала нормой жизни... Так и тут! Я-то думал, что с обратимым диоксидом можно сходить "туда-обратно". Не залипая "там", как это случается с большинством DA-аддиктов. А получилось, что на самом деле окружающий мир - он давно уже "там", во всеобщем диоксидовом глюке. И живет по законам этого хоровода разноцветных вкраплений. Словно кто-то забыл поставить закрывающий таг в XML-документе, и весь документ до конца оказался набран не тем шрифтом. "Обратный ход" чуть-чуть вернул меня назад, и я увидел этот зараженный диоксидом мир как он есть. Ну, потом проспался конечно... Э-э, какое там проспался! Но это не важно.
– Почему не важно? Расскажи. У меня тоже в последнее время странности со снами.
– Видишь ли, я вообще почти всю жизнь без снов сплю. В молодости еще бывало иногда, но потом из-за бессонницы я стал пользоваться сонником. Знаешь, эти искусственные сны "на заказ". Забавная вещь и вроде даже лечебная, у меня их целая библиотека... Но зато, если ты на сонник подсел, то собственные сны вообще видеть перестаешь. А после диоксида я снова увидел сон. Настоящий, без сонника. Мне приснилось, что я - Бекон.
– Жареный с яйцами? Такое из без психоаналитика понятно...
– Да нет, Френсис Бекон! В этом сне я, то есть я-Бекон, хожу по снежной равнине с выпотрошенной курицей в руке. И набиваю эту курицу снегом. Стоит ужасный дубак, ветер свищет. А курица какая-то бездонная - сколько я в нее снега на запихиваю, все равно она пустая внутри. Но я продолжаю ее набивать, совершенно уже замерзший и как бы не по своей воле. Это вроде пытки, как я выясняю в ходе сна. Вокруг меня стоят три человека с треугольными головами... или у них шлемы такие, не знаю, они с ног до головы закутаны в балахоны из странной материи - мелкая сетка с нашитыми тут и там стеклянными шариками. И эти типы меня специально мучают бездонной курицей - за то, что я разгласил их тайну. То есть не я, а Бекон в "Новой Атлантиде". Там у него есть такой Дом Саломана, где...
– Эй, только не надо мне пересказывать Атлантиду! Я ее переводил еще в школе. И кстати, "двойку" получил. Перевел "Саломан" как "Любитель бекона", а у училки было плохо с чувством юмора.
– Ага, тогда ты знаешь в чем там суть. Метафорическая такая история.
Типичный для тех времен способ изложить свои политические взгляды в завуалированном виде. Но во сне получалось, что я, то есть я-Бекон, случайно раскрыл в "Атлантиде"
– Надеюсь, ты успел проснуться до того, как сам превратился в быстрозамороженную курицу?
– Как видишь, живой! Телефон зазвонил и разбудил меня. Правда, когда я подошел, там были только гудки. Наверное, номером ошиблись. Но я еще неделю после этого маялся гриппом. Оказалось, просто открыл на ночь окно, проветрить - и уснул как убитый, забыв его закрыть. Это в январе-то!
Программу с диоксидом я больше не запускал.
– Но ты рассказывал кому-нибудь про свой диоксидовый трип?
– А то! В колледже, где я сейчас работаю. Коллегам-преподавателям. Мы вместе обедаем, вот я в один из обедов и рассказал про фуражки, похожие на приемники. Правда, в шутливой форме, в духе "воспоминаний о загубленной молодости". В ответ один из них рассказал, как съел однажды кислотную марку, на которой был нарисован велосипед, и потом его весь день преследовали банды велосипедистов. А вечером, когда все закончилось, он обнаружил, что сидит на полу своей кухни, а вокруг раскиданы макаронные изделия под названием "колесики". Остальные конечно посмеялись, и тоже стали анекдотичные случаи припоминать. А какая еще может быть реакция? Мне и самому непонятно, что с этой историей делать. Знаешь, когда переживание заканчивается, о нем остается память, но она - неживая. Засохший листок в гербарии, и только...
Вот скажи-ка, Вик, что такое счастье? Только быстро, не раздумывая.
– Счастье - это когда не хочется курить, - сказал я не раздумывая, но шаря по карманам.
– Выкрутился, старый жук! Верно, в общем. И не только курить. Вообще перестает хотеться. Все затягивает пеленой умеренной удовлетворенности - и желания, и чувства. Даже происшествия все как на подбор идут, аккуратные.
Двадцать лет назад мои очки бились раз в месяц. А те стекла, что у меня сейчас, я ношу уже больше пяти лет. Один раз я их специально уронил с десятого этажа - и что ты думаешь? Они повисли на кусте, не долетев до асфальта. Это какая-то бесовская стабильность, Вик.
– Думаешь, искусственная?
– Ну, смотря что понимать под искусственным. Об этом хорошо было говорить в прошлом веке, когда человечество в своем воображении воевало с железными киборгами и зелеными инопланетянами. Но психосреда, как я теперь понимаю - это штука куда более аккуратная. Никакой войны, никаких чужаков. Тебя мягко и незаметно подсаживают на счастье. Проводят легкую коррекцию твоего пути в некоторые моменты жизни.
– Да брось, классическая антиутопия. А практические приложения мне доводилось видеть у нас в 70-е. Много водки и много КГБ. Действительно, целые поколения корректировали. Но почему-то такое счастье не всех устраивало. И другой путь я тоже видел. В Штатах в девяностые. Много здорового образа жизни и много прав. Но и у них уже тогда начинались странные явления. В Нью-Йорке, мне рассказывали, был очень популярный невроз, связанный с чистотой общественных сортиров. Входит человек, что называется, делать грязное интимное дело, а перед ним - сверкающее совершенство. Идеальной белизны поверхности, сплошная симметрия, нигде ни пятнышка. И во всей этой красоте вдруг оказываешься ты со своими жалкими испражнениями! Сначала человек думает об этом чуть дольше, чем нужно, потом еще чаще, потом у него напрочь съезжает крыша... Неудивительно, что "Дети Троцкого" и кастристы в конце концов пошли все это громить.