Павана
Шрифт:
Приступ миновал; она отняла руку, поправила шаль, подобрала ночную рубашку вокруг колен.
— После того, как я скажу то, что скажу, ты обещаешь мне уйти? Тихо-тихо и… и без скандала? Бога ради, Джесс, ведь я могла тебя не впускать…
— Договорились. Не беспокойся, Маргарет, ничего не случится. Собственный голос казался ему чужим. На него вдруг снизошло понимание того, что такое последняя сигарета для приговоренного к повешению: каждая затяжка — лишняя секунда бытия.
Маргарет сцепила пальцы, остановившись взглядом на напольном ковре.
— Я… мне хочется подобрать правильные слова, — сказала она. — Такие слова, чтобы тебя не обидеть, Джесс. Ведь ты мне очень нравишься… Я, конечно же, все знала, знала с самого
Отчего человек способен жизнь свою ставить в зависимость от мечты, отчего он так глуп? И как сможет он жить, когда мечта пойдет прахом…
Она заметила, как исказилось его лицо, и снова дотронулась до его руки.
— Джесс, умоляю… Это так здорово, что ты ждал все это время… А о деньгах я знаю и понимаю, почему ты заговорил о них, ты просто хотел, чтобы мне жилось легко. Здорово, что так заботишься обо мне, и я верю, ты бы не обманул. Но ничего не выйдет… Господи, как же это ужасно…
Пробуешь очнуться от грез, вырваться из сна, но тщетно. Ведь ты давно не спишь и не грезишь, а сон и грезы — это то, что зовут жизнью. Ходишь во сне, говоришь во сне, даже тогда, когда что-то в тебе хочет скорчиться и умереть.
Джесс провел рукой по ее колену, гладкому и теплому.
— Маргарет, — произнес он, — я не хочу, чтобы ты принимала решение впопыхах. Давай через месяц-другой я вернусь…
Она прикусила губу.
— Я предчувствовала, что ты скажешь что-либо в этом роде… И повторяю — нет. Не стоит и думать об этом, Джесс, все уже думано и передумано — ничего не выйдет. Я не хочу нового разговора, не хочу еще раз обидеть тебя. Пожалуйста, не спрашивай меня больше. Никогда.
В его голове ворочались угрюмые мысли. Не смог купить ее. Не смог покорить ее и не смог купить. Потому что как мужчина ты так себе, и в этом немудреная разгадка. По крайней мере ей нужен не такой. В глубине души он знал это с самого начала, но не смел взглянуть правде в глаза; по ночам целовал подушку и нашептывал ей слова любви к Маргарет, потому что не решался выволочь на свет всю правду. А теперь ему придется остаток времени провести в надежде забыть… вот это.
Не сводя с него глаз, она сказала:
— Будь добр, пойми…
И ему вдруг стало лучше. Видать, Бог его берег, словно груз спал с него, и он смог произнести:
— Маргарет, это глупо, не знаю, как и сказать…
— Попробуй.
— У меня нет желания завладеть тобой вопреки всему. Эгоизм это… Будто птицей в клетке владеешь… Только раньше я представлял наши отношения не так. Честное слово, я люблю тебя по-настоящему и не хочу, чтобы ты попала в клетку. Маргарет, все будет нормально. Теперь все будет нормально. Честное слово, я… ну, словом, я уберусь с твоей дороги…
Она приложила руку к голове.
— Боже, Боже, какой ужас… я знала, что так и будет… Джесс, не надо… не надо так вот пропадать. Взял и ушел — и не вернулся. Я тебя очень люблю — как друга. Мне будет плохо, если ты сделаешь, как сказал. Разве нельзя все сохранить по-прежнему… я имею в виду, ты мог бы просто… ну, приходить и болтать со мной, как прежде. Не уходи совсем, пожалуйста…
Даже на это… Господи, я даже на это пойду, подумал он.
Маргарет встала.
— А теперь иди. Пожалуйста.
— Все будет нормально, — тупо кивнул он.
— Джесс,
Тут она быстро поцеловала его. Но на сей раз совсем без чувства. Без огня. Он стоял столбом, пока она его не отпустила; затем торопливо двинулся к двери.
Джесс смутно слышал, как по улице разносится звук его шагов. — Откуда-то издалека доносился не то шорох, не то шелест; может, это кровь колотилась в ушах, а может, доносился шум моря. Двери домов и темные впадины окон, казалось, самочинно устремлялись ему навстречу, а потом оказывались позади. Он был подобен призраку, который тщится разобраться в понятии смерти, пытается вместить мысль, которая чрезмерна для его сознания. Маргарет больше не существует, совсем. Нет Маргарет. Теперь он обязан покинуть тот мир взрослых, где люди женятся и любят друг друга, вступают в брак и что-то значат друг для друга, и вернуться навсегда в свой детский мир машинного масла и стали. Придут дни, и уйдут дни, и в один из дней смерть заберет его.
Он пересек дорогу напротив гостиницы «Георг», прошел через ворота во двор, поднялся по лестнице, снова открыл дверь своей комнатушки. Погасил лампу, вдохнул аромат свежевыстиранных простыней от Гуди Томпсона.
В постели было холодно, как в могиле.
Его разбудили крики торговок рыбой, разносящих товар по домам. Где-то поблизости позвякивали маслобойки; в морозном воздухе двора хрустели чьи-то голоса. Он лежал неподвижно, лицом вниз, и не сразу ощутил лед на сердце. Потом вспомнилось, что он умер; он встал, оделся, не ощутив холода выстывшей за ночь комнатенки. Умылся, побрил незнакомца, который смотрел на него из зеркала, и направился к своему «буррелю». Бортовые украшения локомотива, блестящие в лучах хилого утреннего солнца, прихватила корочка льда. Джесс открыл топку, разворошил тлеющие красные угольки и развел огонь. Есть не хотелось; он пошел на набережную и, рассеянно поторговавшись, купил рыбы, велев доставить ее в гостиницу «Георг». Ящики загрузили как раз во время поздней заутрени в церкви, и он решил задержаться на исповедь. Джесс старательно обходил «Морскую деву»; единственное, чего он хотел, так это поскорее убраться прочь, побыстрее оказаться в дороге. Он еще раз проверил «Леди Маргарет», начистил таблички с названием, ступицы колес, рельефный орнамент на маховом колесе. Потом вспомнил, что хотел купить кое-что, примеченное в витрине магазина, — небольшую картинку: Святая Дева, Иосиф, коленнопреклоненные пастухи и младенец Иисус в яслях. Джесс постучался к хозяину магазина, картину запаковали, и он заплатил деньги; у его матери прорва таких картин, а эта будет хорошо смотреться на серванте в Рождество Христово.
Наступило время ленча. Он заставил себя поесть, проглотил пищу, безвкусную, как трава. Собрался было оплатить счет, но вспомнил: теперь все будет записываться на счет фирмы «Стрэндж и Сыновья из Дорсета». После еды направился в одну из закусочных «Георга», опохмелился, чтобы прогнать мерзкий привкус во рту. Джесс поймал себя на том, что подсознательно ждет — знакомых шагов, знакомого голоса, записочки от Маргарет, в которой она просит не уезжать, потому что передумала. Не стоило впадать в такое состояние, но совладать с собой он не мог. Никакой записочки так и не принесли.
Ближе к трем Джесс вернулся к своему «буррелю» и развел пары. Он отцепил «Маргарет», развернул, присоединил передом к вагонам и вытолкал их на дорогу. Маневр сложнейший, но он выполнил его машинально. Вернув «Маргарет» в обычное положение перед вагонами, он нажал на рычаг реверса и не спеша открыл клапан регулятора. Наконец-то размеренно загрохотали колеса. Ему было ясно, что стоит ему разделаться с делами в Парбеке, и он больше никогда не вернется сюда. Не сможет, вопреки обещанию. Будет посылать в эти края Тима или еще кого; то, что умерло в нем, способно ожить, если он вновь увидит ее. А одного раза более чем достаточно.