Павел Мочалов
Шрифт:
Мочалов не знает сентиментальности и светлой печали. Он никого не хочет разжалобить, он объят гордым отчаянием.
Редактор антологии «Песни русских поэтов» Ив. Н. Розанов расценивает довольно высоко и техническое мастерство Мочалова-поэта. Он указывает на свежесть поэтической вольности поэта, на неожиданные рифмы и прочее.
Воспроизведем из напечатанных как А. Ярцевым, так и Ив. Н. Розановым только одну русскую песню Мочалова, — наиболее популярную, прочно вошедшую и в народный и в концертный репертуар:
Ах ты, солнце, солнце красное. Все ты греешь, всех ты радуешь. Лишь меня не греешь, солнышко! Лишь меня не веселишь и в ясный день. ВсеСобранное Ярцевым литературное наследство Мочалова необходимо дополнить теми его стихами, которые мы нашли среди уцелевших бумаг великого артиста.
В тетради сшитой из трех листов писчей бумаги большого формата, помещено одиннадцать пьес. Среди них — знакомые нам по воспроизведению Ярцева, но есть и неизвестные.
Вот Экспромт (сказано после представления «Гамлета» в Киеве).
Ты для чего ж его пленила, Зачем в безумье хороша? И для чего твоя душа, Так много сердцу говорила?Под № 11 помещено стихотворение «На игру артиста в роли»
Спасибо вам, спасибо от души, За те минуты наслаждений, Когда вы были без сравненья хороши. Когда согрело вас артиста вдохновенье. Теперь узнал, товарищ верный, отчего И грудь болит — тоскует сердце, скучно, Как будто ждет ответа от кого, Но все молчит — и мы к молчанью равнодушны И часто наш великий миг забвенья, Который мы сердцам людей передадим. Один наградою артиста наслажденьем, Но за него творца в душе благословим. Спеши, мой друг, стремись к высокой цели, Достигнуть назначенья Твоего, И ежели плоды твоих трудов созрели, Ты награжден и на верху блаженства своего —Стихотворение без заглавия, судя по содержанию, посвящено актрисе, игравшей с Мочаловым Луизу в пьесе «Коварство и любовь»:
Спасибо вам, спасибо от души, За те минуты наслажденья, Когда Луизою вы были хороши, Когда взыграло в Вас святое вдохновенье. Да, вот, мой друг, отгадка, отчего И грудь болит, и сердцу что-то скучно, И не находит чего-то своего, И смотрим мы на мир, тоскуя равнодушно. Да, верь тому, что миг святого упоенья, Тот миг, что мы сердцам людей передадим, Он нам тяжелое, святое наслажденье, И за него лишь мы творца благодарим.И посвящение артисту, и той, которая играла Луизу, очень выразительны для отношения Мочалова к искусству, как к трудному жизненному подвигу. Он убеждает «Артиста» стремиться к высокой цели, потому что знает, что если созрели плоды трудов, то художник награжден и будет наверху «блаженства своего». «Миг святого упоенья» — те мгновенья творческого подъема, которые так хорошо были знакомы Мочалову, они дают тяжелое, но святое наслажденье.
В этой же тетради нечто вроде стихотворения в прозе или своеобразного лирического дневника. Отрывок разбит на три части — каждая часть как бы запись дня.
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
БежимСпасибо тебе, все тебе. Да, прошел час — целый час, в который я писал, а теперь бросаю перо — беру трубку и задумался, спросите, надолго ли? Об чем? не знаю.
ВТОРОЙ ДЕНЬ, УТРО
У меня был он и не один; мы читали, но нам помешали мои доктора. Одним словом, мне вообще бывает лучше, когда мы трое! Одно меня порадовало. Опять ошибся, — не мое это слово — «надо сказать, немного успокоило, что ко мне приехал добрый и почтенный мой брат, которого не видал я две недели, потому что он очень хворал. Наступает вечер — шестой час — он обещал ко мне приехать.
Но поверишь ли, мне так теперь хорошо, что я не желал бы нынешний вечер никого видеть, даже и его… Представьте, какое блаженное положение — надолго ли? Увидим! В девятом часу приехал он, но просидел с четверть часа, и опять я один, беру перо и не могу писать, я расстроен и молча хожу по комнате. [Затем идет песня «Ах, ты, солнце красное», текст которого воспроизведен выше.]
Прости меня за эти стихи, право, вдруг что-то мне вздрогнулось и написал, но голова болит, рука ослабла, — сердце, — об нем и говорить нечего! Все никуда не годится. Прощай! Скоро десять часов, думаю, что через час я усну; до завтра, ах! обману себя — до свиданья!
ТРЕТИЙ ДЕНЬ, ВЕЧЕР
Скоро семь часов; сию минуту поехал от меня Соколов к нему, чтобы вместе отправиться к вам. Кажется, другой на моем месте не завидовал бы им, но я напротив! Я даже не захотел бы волшебным средством и невидимкою быть и не только не быть видимым, а даже и видеть, и слышать. Впрочем, я уверен, я т а к уверен, что ты думаешь о теперешнем больном и, право, прекрасном моем положении. Прошу тебя и знаю, что это лишнее. Пожалуйста, покажись ему, но не входи в беседу с ним. Завтра утром, может быть, я увижу его и спрошу.
……………………………………………………………….. И отделившись от людей. Займешься ты мечтой своей. Представь себе, что я теперь с тобой, Читаю? [не «читаешь ли» — вероятно, описка. Ю. С.]. И занята вся мной.Так и сделала, я угадал? Спасибо.
Половина восьмого. Верно, уже все у вас. Может быть, ты хозяйничаешь подле самовара; если это правда, то налей лишнюю чашку и выпей за меня.
Если мое здоровье позволит мне выйти, то в воскресенье или в понедельник я выйду, должен буду выйти! О, боже мой! Опять к людям; что мне с ними делать? Верь, верь, что мне грустно будет расстаться с добрым, скромным моим другом — уединением.
Я изнемог в борьбе с собой, О, где мне от себя укрыться! И суждено ли мне судьбой Для счастия на миг забыться?Вдруг родилась мысль спросить тебя, нравится ли тебе [слово неразборчиво. Ю. С.] этот стих:
«Ты мой Верховный Духовник?» Прости, уж моя ночь.ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ. ШЕСТОЙ ЧАС ВЕЧЕРА
Я жду их — они обещали заехать ко мне. Кажется, в воскресенье я выйду подышать немного чистым воздухом. Не знаю, скоро ли эти листки будут у тебя. Все еще мои гости не приехали, а мне что-то крепко скучно, — ни писать, ни думать ни о чем не в состоянии. Боже мой, когда? Нет надежды! На что? Чего жду? Чего ищу? Спокойствия души?