Pavor Nocturnus
Шрифт:
Оранжевые фары в конце улицы казались глазами зверя в темноте. Его глазами. Я остановил автомобиль, опросил парня за рулем: наличие прав на машину, причина, направление, а также замечал ли он что-нибудь подозрительное по дороге. Согласен, это походило на допрос. Он испугался, что я подозреваю его. Он прав: я подозревал всех. Чтобы унять тревогу, я осмотрел задние сидения и багажник. Это, как я обещал, не заняло больше 20 секунд. Нужно было убедиться, что это не сообщник Мэда Кэптива и что его самого не было внутри.
Я тщательно осматривал каменную дорожку Дроговичей. Любые очертания
Запах спирта — вот что я почувствовал еще на расстоянии. Опустевший стакан, сжатый в ладони, на подлокотнике. Отпечатки губ видны на краях. Бутылка сербской ракии, сливовицы, 40% об., стояла на столе. Крышка надета неплотно — с одной стороны, алкоголь испарялся на воздухе, с другой, это значило, что ему не позволят. Журнал о воспитании детей, разорванный, скомканный, наполнял урну.
Алекса казался живым только внешне. Внутренне — кукла, манекен, оболочка. Кожа бледная, с желтым оттенком, подобно восковой фигуре. Пустой, отрешенный взгляд. Только мелкие движения зрачков, подергивание век и редкое моргание напоминали о наличии жизни. Тлеющий кусок угля в душе.
— О, Алек! — сказал он громко, обратив наконец на меня внимание. Голос вялый, спокойный, без эмоций. Из-за действия алкоголя местами даже бодрый, веселый. — Проходи, садись! Угощаю. Чего уж там теперь беречь. Давай расслабимся, посидим. А это нам поможет…
Другая ладонь приоткрылась — две таблетки в ложбине. И резким движением он послал их в рот, запил ракией. Не наркотики: пластиковый цилиндр бугрился в правом кармане. Седативные? Транквилизаторы? Антидепрессанты?
— Алекса, ты мешаешь таблетки и алкоголь. Самоубиться хочешь?
— Очень, Алек… Очень хочу, черт тебя дери! Но не могу — ха-ха! Видимо, тот еще слабак… Ты серьезно думаешь, меня волнует, что случится? Что я боюсь этого? Что мне вообще до чего-нибудь теперь есть дело?
— Побереги здоровье: мы нашли зацепку касательно Владиславы.
— Да? — Рука вертикально, локоть давил кресло. Подбородок лег на сжатый кулак. Недоверчивый пьяный взгляд. — Что ж, валяй, рассказывай! Я слушаю тебя.
— Это улика личного характера. Я как детектив полиции пока что не имею права раскрыть детали. Но по ней мы сможем…
— Алек, Алек… Ты отлично различаешь ложь у самых отъявленных мерзавцев. Но сам врать ты не умеешь. — Кулак зашевелился, потянулся в задний карман штанов. Оттуда достал нечто, похожее на брелок автомобильной сигнализации: электронное табло и две кнопки внизу. — Смотри, какой приборчик. Вот, зеленая точечка. На фоне дома, в северо-западной части, на втором этаже. Комната Владиславы, если ты вдруг забыл. Ее паренек подарил браслет, который она не снимала никогда, даже перед сном. Я встроил в него жучок. Дорогущая хреновина — малюсенькая, а работает в радиусе 200 км. У вас в полиции, небось, о таких и не слышали. Куда там вам… Как видишь, радар нагло говорит, что она находится прямо в спальне, около своей кровати. Чудеса, да?
— Может, она сняла
— Я знаю, что ты умный, Алек. Не признать это просто глупо… Но не думай, что все вокруг тебя болваны! Я проверил комнату, каждый сантиметр, даже паркет вскрыл.
— Как такое возможно?
— А мне почем знать? Это ты у нас великий детектив… Чертовщина — другого ответа не знаю.
— Алекса, я даю тебе слово: мы найдем ее. Я продам душу дьяволу, но приведу ее к тебе. Живой!
— Думаешь, есть что продавать? Тебя заботит только твоя жизнь. Знаешь, я уверен, что, не будь у тебя дочери, тебе было бы плевать на всех других детей. Ты бы давно сдался и перестал искать убийцу. Тебя волнует безопасность только своей дочери.
— Ты бредишь, Алекса!
— Неужели? А четырех солдатиков с собой ты просто так взял? Мог и сам с этим справиться. А они топтали бы четыре другие улицы. Тридцать детей или около того, смотря какой квартал… Да и какая, к черту, разница. Все равно не поможет, ничто не поможет… Короче, не нужны мне твои утешения. Когда прочувствуешь на собственной шкуре, поймешь: эту боль не заглушить.
— И ты решил пьянствовать? Вместо того, чтобы попытаться что-нибудь сделать.
— Ты пришел ко мне домой и указываешь мне, что делать?
— Нет. Пытаюсь воззвать к совести: у тебя есть Эмилия. Она нуждается в поддержке не меньше тебя — так дай ее, справьтесь с этим вместе. Как семья.
— Без тебя разберусь, отец года. Шел бы ты отсюда, подобру-поздорову. Иди и приложи все силы, чтобы потом меньше винить себя. Спокойной ночи. Хотя сомневаюсь.
Указательный палец звонко ударил по крышке бутылки, она отлетела, покатилась по крыльцу. Губы присосались к горлышку, кадык подпрыгнул дважды, лицо сморщилось от пекущей горечи. Алекса поднялся, задержав последнюю порцию во рту — будто подсознательное причинение боли. Ушел в дом, при этом — нелепый танец и пьяная жестикуляция.
Я погрузился в мысли, обдумывая сказанное им. Скрип входной двери, печальный, режущий слух голос вернул меня в реальность:
— Я подслушала вас с кухни. Не обижайся, Алек, ты же знаешь, он… не в себе. Это все алкоголь. Глубоко в душе, под маской черствости, он ценит твой приход. И я ценю еще больше: спасибо тебе. Ты многое сделал для нашей семьи, а я могу разве что молиться за вас. Кое в чем Алекса все же прав: иди и приложи все силы… Будь рядом, не отходи от нее ни на шаг. Помни, что главная защита Алисии — это ты.
— Спасибо, Эмилия.
Она крепко обняла меня. Настолько сильно нуждалась в ком-то. Я ценил ее как друга, но чувствовал мысль предательства: она похожа на Марину, даже объятьями… Я вынес это с трудом, но не смог отстраниться. Не одной ей нужно было утешение. Всем нам.
Тяжелое хриплое дыхание послышалось сзади, на расстоянии 4-х шагов. Я вырвался из объятий Эмилии, неловко повернулся. Промелькнуло в мыслях: ноги, использовать их! Удар в коленную чашечку, в корпус… Я различил внешность Второго в последний момент. Это серьезно: он стучит каблуком и вечно насвистывает. А я не заметил, почти напал… И шум двигателя, шорох колес такси тоже — Алисия приехала, он сообщил.