Пазл-мазл. Записки гроссмейстера
Шрифт:
Башашкин играл хавбека, центральный полузащитник ЦДКА. И в знаменитой нашей сборной, которая выиграла золото на Олимпийских играх в Мельбурне (1956 г.), он был третьим номером: 1. Лев Яшин. 2. Борис Тищенко. 3. Анатолий Башашкин... «Золотой» гол югославам тогда забил Анатолий Ильин. Помню репортаж Вадима Синявского, его крик «Го-о-ол!» Как салют Победы!
Вот голос Синявского был для всех праздником. А Левитан, чего бы ни вещал... Хоть из Кремля, хоть с полей, хоть про запуск Гагарина – все получались сводки Совинформбюро. Даже про погоду.
Я часто бывал «третьим». Рубль – не деньги. И пьяным не будешь со стакана.
А знаете, я оказался неплохим хавбеком – не пропустил пробить по нашим воротам т о г о с а м о г о, напавшего на нас. На меня-то уж точно.
Нет, третьим был Башашкин, старший майор НКВД. Вторым – тот, неизвестно кто, свалившийся на мою голову. А я, выходит, в том «скинемся на троих» получился номером первым? Выходит. Как ни крути, именно так получается. Никудышный вратарь, но я вытащил мертвый мяч.
Интересно, знал Башашкина Леонид Федорович Райхман? Жаль, я его не спросил, теперь не спросишь. Это ведь он натаскивал начинающего разведчика Николая Кузнецова еще перед войной искусству соблазнять германских дипломатов и прима-балерин. По разработке, будущая легенда советской разведки – красавец-актер, балетоман, завсегдатай «Националя» и «Метрополя», хлыщ. Но не слащавый, а неотразимый, дерзкий, сухой. Агентурная кличка «Пух». Уж не из «Евгения ли Онегина» взято разведческое псевдо?
Толпою нимф окружена,Стоит Истомина; она,Одной ногой касаясь пола,Другою медленно кружит,И вдруг прыжок, и вдруг летит,Летит, как пух от уст Эола.Так вот, Эолом (в прямом смысле; куда уж прямее) для «Пуха» мог быть Райхман, зам. начальника Управления контрразведки.
Мы случайно познакомились в подмосковном профилактории: там проводила сборы команда слепых шашистов, которую я тренировал.
Весна, тепло. Обедаем. За столиком я и две миловидные шашистки, одно место свободно. Подходит мужчина – может, ровесник мне или даже постарше, но язык не поворачивается выговорить «пожилой». Весь какой-то отчеканенный. Так и познакомились: Леонид Федорович Райхман. Ветеран войны. Генерал. На пенсии. Пишет диссертацию по юриспруденции. Его очень заинтересовало, как я тренирую слепых. Я объяснил: мы же играем вслепую, не глядя на доску.
– Вениамин Яковлевич, а что вы делаете после обеда?
– А что надо делать после обеда?
– Гулять в лесу, дышать воздухом.
Дней десять мы так и дышали. Он мне много чего рассказал: был арестован по личному указанию Сталина как агент сионизма и пособник «врачей-вредителей»; после смерти Сталина его восстановили в партийных рядах, наградах, генеральском звании. Через несколько месяцев опять арестовали, уже как пособника
Это от Леонида Федоровича я узнал, что сын сестры Гитлера попал в плен под Сталинградом. Сестра кинулась к фюреру, но тот резко ответил: для него все немецкие солдаты равны. А ведь вполне можно было обменять сына Сталина на племянника Гитлера. Да их самих тоже.
А вдруг у фюрера был еще племянник или даже незаконный сынок, и это с ним я стыкнулся в Глыбинской пуще?
Не знаю. И уж точно никогда не узнаю. Хотя много лет бился узнать. Ведь должен быть ответ! Лаплас высказал изумительной красоты мысль, которую я назвал «принцип Лапласа» – переменчивость по закону функциональной зависимости: «Ничто не происходит без причины. Эта аксиома имеет универсальное применение. Если бы какой-либо гениальный ра зум знал все силы, действующие в настоящий момент в природе, и знал взаимосвязь существ, из которой состоит природа, и если бы этот разум мог охватить все это в такой степени, чтобы все эти данные подвергнуть математическому анализу, тогда он смог бы представить в одной формуле движение самых крупных небесных светил и самых маленьких частиц».
В сущности, это то уравнение, которое Всевышний написал на доске Эйнштейну.
Возможно, будущий гений откует такое уравнение, которое как железными лапами якоря соединит механику Ньютона, математику Лобачевского, физику Эйнштейна, космогонию Фридмана – Леметра и объяснит все всем. Но я не доживу. Да и не интересно. Все равно что-то в остатке останется, хоть до тысячного знака после запятой высчитывай… все равно, а это ничтожно малая величина может перевесить всю махину. Так уж устроены весы судьбы.
Не будет ни уравнения Балабана, ни формулы Балабана. Останется только «ход Балабана», да и тот неизбежно ведущий к проигрышу, как ни кинь. Что ж, отрицательный результат тоже не всякой голове дается.
Встал. Не резко. Теперь обуться. Низко не нагибаться. Торбочка. Мобильник. Инвалидное удостоверение. Пенсионное. Деньги. Ключи.
А может, не надо? Вот устроишь себе завороток кишок, никакой Юдин тебе не поможет, разбираться в твоих кишках не станет. Подохнешь как собака. Надо же, что выдумал: в такую жару черняшка, селедка, водка! Собаки и те высунули языки от жары. Полно им еды добрые люди принесли, а они и не смотрят. Нам бы тогда такую!
Три нищих под козырьком входа в метро. Перегарище! Поджечь, так получится ацетиленовая горелка. У одного глаз заплыл, у второго губы раздуло, у третьего ухо кровяной коркой запеклось. Тянут руки грязней асфальта. А в пяти шагах от них валяются монеты: пять рублей, две двухрублевые, одна рублевая. Не берут. Лень жопу поднять, нагнуться. Надо, чтоб прохожий сам положил рубли в их вонючие руки. А тут в раскисшем асфальте двенадцать рублей (еще же полтинники, гривенники, копейки) – на буханку дарницкого или бородинского.