Пчелиный пастырь
Шрифт:
— И как быстро спокойная жизнь и добрые нравы восстанавливают свои права!
С минуту он раздумывает, выпивает, раскуривает сигарету.
— Они оставили нам «Правила трабукайров». Ну, например: «Когда берешься за дело, первым долгом надо изучить местность, где будешь действовать, почувствовать дух этого края и притом обдумать, какие услуги могут оказать тебе местные жители…» Ты думаешь, что теперь поступают иначе? И ты думаешь, что это и в самом деле писали простые люди?!
«Бандиты… небольшой учебник настоящего Бандита», — шепчет Бандит на ухо Эме. Держись, Бандит!
— Трагедия заключалась в том, Лонги, что вожди трабукайров — Сагальс и особенно Токкабанс…
— Сагальс!
— Да, друг любезный! Ты найдешь здесь и Токкабансов, которые, так же как и Сагольс, мухи не обидят. Вот чего им не простили, так это, если хочешь знать, одного черного дела — «Kidnapping» [81] . Трабукайры убили ребенка, которого они похитили и за которого мать то ли не смогла, то ли не захотела заплатить выкуп. Когда это стало известно, они утратили всякую поддержку населения.
81
Похищение детей (англ.).
Тень омрачила его лицо.
— А все-таки они были связаны с Англией! Самые последние исследования показывают, что действиями трабукайров руководили из Лондона некий Джек Боек и его любовница Кэтрин. Она часто приезжала в Перпиньян и была связной между карлистами и трабукайрами! На процессе избегали всяких упоминаний об англичанине и его любовнице! Ну, а сами они исчезли. Для того, чтобы узнать истину, пришлось бы обратиться в «Форин офис». Но нет ли и тут какой-то путаницы? Ведь кристиносам выгодно было говорить: «Карлисты — это обыкновенные бандиты. И вот доказательство: они убивают детей». А ты думаешь, немцы поступают с нами иначе? На процессе у кристиносов был козырной туз. А англичане безнадежных дел не любят. Они тогда вышли из игры точно так же, как и в сороковом! У французов же больше не было необходимости поддерживать равновесие между двумя партиями, одна из которых засыпалась. Оставалось только одно — восстановить порядок.
Пюиг оказался совсем не таким, как сначала думал о нем Эме. Человеку с сильными страстями пришел на помощь политик. Разбор дела трабукайров, разумеется, был коньком ученого краеведа, но одновременно это была и речь в защиту современных трабукайров.
— Ты больше ничего не узнал об Анжелите?
— Сейчас ничего нельзя сделать. После побега из Крепости весь квартал превратился в потревоженное осиное гнездо, прости за такое зоологическое сравнение! А знаешь почему? Из-за идиотской пор-вандрской истории с катером.
— Идиотская история?
— Безумная авантюра! Спасибо, выручили стальные нервы Огюста и бесстрашие Ома. Огюст не из наших, но он настоящий мужчина! А с «Тайной Армией» работать нелегко.
В конечном счете все начинается сызнова, как и предсказывал Торрей, иначе называемый Пиратом.
— Позавчера я видел Майоля. Он собирается похлопотать за Анжелиту.
— Представь себе, я так и думал!
— Он в чем-нибудь провинился?
— Я-то его ни в чем не виню. Но другие ему многого не прощают. Каталонцы не любят тех, кто выше их на голову. Они эгалитаристы, свирепые эгалитаристы. Ты знаешь Мачадо [82] ?
82
Мачадо, Антонио (1875–1939) — испанский поэт-антифашист.
— Я знаю, что умер он в Коллиуре.
— После поражения республиканского правительства
— Нет. Но… Она славная. Прежде я ее плохо понимал. Был слишком молод.
— А она? Она-то тебя любит?
— Анжелита никогда никого не любила. Даже самое себя.
— Вот это, должно быть, верно! Она старше тебя лет на десять-двенадцать, да. Твоя матушка…
— Моя мать умерла, когда я был в Померании.
— Прости.
Пюиг грустно улыбается — он глубоко опечален, что снова допустил бестактность. Он подходит к Эме похлопать его по плечу, вспоминает о вынужденной остановке в Морейа, на мгновение его рука замирает в воздухе, потом ласково треплет по затылку товарища — так, наверно, он обращается с учениками.
— Анжелита выпутается сама. Она не с нами и уж тем более не с Пиратом… Ты же знаешь Пирата! Ну, поехали!
Они молча спускаются в Сере по листве, опавшей прошлой зимой, — той зимой, когда Лонги был еще в Померании. Какие-то молодые люди здороваются с ними по-каталонски — они едут с двумя мужчинами, которые постарше их и одеты в незнакомую Лонги форму.
— СТП [83] . Помещается в Лас Ильясе. Лесорубы. Тоже страшная сволочь эта СТП!
В Сере они направляются в ресторан Видаля (Видаль — так звали пор-вандрского Инженера, но это неон. Это весьма распространенная здесь фамилия), настоящий ресторан с прохладной тенью патио. Вход представляет собой темный прямоугольник, украшенный шнурами, унизанными бусинами из цветного дерева — этой музыкой приветствует вас любая каталонская лавочка.
83
Служба трудовой повинности.
Три розовые и зеленые аркады с низкими сводами придают зданию своеобразный вид старинного аристократического жилища или жилища епископа. Пахнет чесноком и шафраном. Они садятся лицом к аркадам. Что-то лепечет фонтан, а со стены улыбаются женские профили, тонкие, как камеи.
Весь сад заставлен столами. Сбоку от них, на стене, часы с маятником отстукивают свое время. Вскарабкавшись на лестницу, какой-то мальчишка ворует яблоки. Над изгородью показывается голова их владельца; владелец грозит ему кулаком. Мародер спрыгивает на землю. Крестьянин в голубовато-сиреневой блузе исчезает, а мальчишка снова лезет на лестницу.
— С ума они сошли — оставить такой участок без присмотра!
Пюиг смотрит на Эме с удивлением. Его не интересуют оттенки прогнившей «цивилизации мандаринов». Слегка сконфуженный, Эме Лонги представляет себе, какова должна быть жизнь этого учителя-кочевника, и тут Эме спрашивает себя, уж не «обуржуазился» ли он сам из-за своей страсти к произведениям искусства. Если он уцелеет в этой войне, у него будут и картины, и скульптура, а может быть, и маленький Майоль — кто знает? Ведь он — художник! А разве быть художником значит быть буржуа?