Пчелиный пастырь
Шрифт:
Он различает силуэты четырех немецких солдат в касках, с автоматами в руках. Появляется второй автомобиль.
— Они подбирают раненых, — шепчет мальчишка.
Немцы проехали. Распространяется неприятный запах синтетического бензина.
— Малыш, — говорит Пюиг, и сейчас его голос — это голос учителя, который разговаривает во дворе на перемене со старшеклассником, — поди скажи своему отцу, что дело откладывается. Не беги, а то ты их догонишь.
Пьерро смеется звонким смехом. Он счастлив.
— До свиданья, мсье!
— Мальчишка
В темноте видно, как блестят их глаза. Если бы трабукайры Сагальс и Токкабанс находились среди них, никто не отличил бы разбойников былых времен от макизаров.
Почему они не уходят — ведь игра проиграна? Но Пюиг молчит. Остальные поглядывают на него. Он отходит помочиться. Слышен журчащий звук. Он возвращается.
— Нас шестеро, и мы отлично вооружены. Они вернутся. Приблизительно через час. Самое большее через два. Их, должно быть, не больше десятка. Из них двое парней за рулем и двое раненых. Они влипли.
— Влипли, — в восторге повторяет один из испанцев, сверкая зубами — зубами, «отдающими кладбищем». Пюиг цитирует:
— «Располагаться всегда в ложбинке. На возвышенности и в лесистой местности выставлять часовых. И нападать быстро, не давая врагу времени опомниться». Правило трабукайров. Это стоит учебника пехотного сержанта, так ведь?
Один из них снимает пистолет с предохранителя. Эме не в силах этому поверить. Пюиг сошел с ума.
— Да, да, — подтверждает учитель, словно читая его мысли. — В это время они патрулируют у перевалов и вместе с таможенниками разведывают пути контрабандистов. Они не ожидают, что кто-то окажется здесь. У них не будет времени опомниться.
— А как же заложники?
Нет ответа.
— А как же заложники?
— Я очень люблю тебя, Лонги, но сейчас ты ко мне лучше не лезь!
Уйти одному? С минуту Эме раздумывает об этом. Сил у него теперь хватит, но по неопытности он рано или поздно выйдет на проезжую дорогу. А через несколько часов уже рассветет. Это безрассудно.
Пятеро остальных находят наконец в двухстах метрах отсюда то, что они искали. Здесь у лесничих вырубка пихт. Над ними пролетает сова. Эме кажется, что он чувствует ветерок, который она поднимает крыльями. Лотарингия… Под Тромборном офицер, командовавший ротой, говорил и действовал совсем как Пюиг.
Они перешептываются, но тут раздается тихий и вместе с тем настойчивый свист. Под прицелом их пистолетов появляется высокого роста мужчина, направляется прямо к Пюигу и, не подавая ему руки, набрасывается на него:
— Здорово придумано! Малый мне все рассказал. Он похитрее вас, да и слух у него потоньше. А ну, убирайтесь отсюда подобру-поздорову.
Видя, что кабатчик разгневан, все окружают Пюига.
— Это что за тип?
— Я Саньяс, кабатчик из Лас Ильяса, — это я сейчас вас побеспокоил. Здесь я у себя, Пюиг. И у меня есть друзья — пора бы тебе
Один из испанцев, не разобравшись, о чем идет речь, вмешивается:
— Пусть те, кто боясса са своя жизнь, уходьят!
— Олух! Пюиг! Расскажи-ка этому испанчику, скольких мужчин и женщин я переправил с октября сорокового! Туда же о страхе, болван!
Пюиг говорит тихо, сперва по-испански. В лунном свете видно, что один из них выхватывает нож. И складывает его — нож закрывается с недовольным стуком.
— Это правда, Саньяс, ты переправил много народу. Только на девять из десяти, которых ты переправил, нам наплевать.
— Борцы Сопротивления, офицеры, евреи!
— Наплевать!
— Да, — вмешивается один из французов, — со всем этим хреновым гуманизмом покончено, старина. Мы на войне.
«Krieg ist Krieg…» Снова эти слова, вывернутые наизнанку. Саньяс возмущен.
— А разведка, переправа, связь, сброшенное оружие — это что, в счет не идет? Раз так, даю совет: лучше ухлопайте меня на месте, потому что я обо всем об этом передам куда надо. Вы что, хотите, чтобы между нами тоже началась война?
— Успокойся, Саньяс! Сколько раз сбрасывали вам оружие с начала года?
— Раз десять!
— А сколько на нашу долю?
— Не знаю.
— Знаешь! Нисколько!..
Пюиг останавливается, прислушивается. Оба испанца удаляются. Все это, в конце концов, одни слова… Они идут занимать посты, один наверх — в Лас Ильяс, другой вниз — в Сере. Люди военные, они на страже.
Пюиг продолжает:
— А почему мы не получаем оружия от твоих друзей? Потому что для них мы террористы.
— Я из тебя это слово не вытягивал! Ты ведь учитель, Пюиг. И с этими гадами!
— Знаю, знаю. Для тебя Сопротивление — это разведка, связи, подпольная сеть. Игра.
— Хорошенькая игра, в которой людей расстреливают и бросают в ров, замучивают в Перпиньяне или в Германии, как тех товарищей!
— Спасибо.
— Чего — «спасибо»?
— Ты сказал: «товарищей». Так вот, для нас это не так. Сопротивление — это диверсии, разрушение коммуникаций, контрпропаганда. Это война, чего уж тут!
— Вы совсем рехнулись, вам бы только кровь проливать!
— Я ненавижу кровь. Ты просто глуп, Саньяс. Если мы не запугаем немцев, все твое дело полетит к чертовой матери. Надо сделать так, чтобы они больше не осмеливались выходить из лесу!
Слышно дыхание Саньяса.
— Что ж, доля истины в этом есть.
— Мои друзья и я — мы будем решать это демократически.
— Ничего себе демократически — расплачиваться чужими жизнями! Браво! Боши в бешенстве. И наверху сейчас есть люди, которые говорят то же самое, что и ты, только по-немецки. То есть эсэсовцы! Шесть заложников за двух дерьмовых испанцев! Да никогда в жизни!