Печаль без конца
Шрифт:
Ральф сжал свои руки в кулаки: в нем закипало раздражение. Что же, в самом деле, получается, черт побери? Как последнюю свинью зарезали солдата — человека, который воевал на Святой земле за Крест Господень… Я же тычусь, как беспомощный теленок в коровье вымя, не могу понять, с чего начинать расследование убийства, за что зацепиться. А тот, кого я считал своим другом, крутит мне мозги, темнит, не хочет сказать ни одного правдивого слова!
Но я все равно найду убийцу этого несчастного солдата, будь я неладен! И если Томас что-то знает, но думает скрыть, я…
Резкий крик прервал размышления Ральфа.
Внезапно,
Ральф схватился за рукоятку меча. Но Томас удержал его, не дал обнажить оружие.
— Не надо, он ничего плохого не сделает, — сказал он, а появившийся человек изгибался и приплясывал в это время перед ними.
Потом он запел высоким, пронзительным голосом на какой-то неведомый мотив:
— Человек остался без потрохов… без потрохов… — вопил он, обхватив себя руками, словно защищая свое тело. — Человек остался без ничего, а слуга закона не охраняет его… — Голос у него сник, и почти шепотом он добавил: — Король остался без шута, а шут без короля… Увы, увы, увы… Ля-ля, ля-ля, ля-ля…
— Тьфу ты! — взорвался Ральф. — Только его не хватало! Это тот самый бешеный, которого я уже видел здесь, когда привез труп.
— Безумный, — уточнил Томас.
— Одержимый! — хотел остаться при своем определении Ральф.
Но и Томас не был намерен сдаваться.
— Одержимые обычно богохульствуют, — сказал он, когда больной, продолжая пританцовывать, стал удаляться от них. — А этот всего-навсего танцует и поет. Если он и одержим, то, пожалуй, только любовью к танцам.
— …Монахи тут, монахи там… — пел объект их разговора, то приближаясь к ним, то опять удаляясь. — Гуляют по святым местам…
— И много у вас безумных здесь? — спросил Ральф.
— Не очень. В Лондоне намного больше.
Ральф фыркнул с отвращением.
— Лондон вообще город безумных! А те, кто сам еще не стал безумным там, страсть как любят смотреть на них на улицах и в сумасшедших домах и отпускать шуточки. Что за удовольствие мы получаем, наблюдая за этими несчастными? Никогда этого понять не мог.
— Наверное, радуемся, что сами не стали такими, — предположил Томас.
— И это очень глупо с нашей стороны, брат. Потому что промежуток между теми, кто пока еще в здравом уме, и теми, кто его уже лишился, весьма узкий. Вот такой…
Ральф раздвинул большой и указательный пальцы руки на едва заметное расстояние.
Впервые за долгое время Томас слегка улыбнулся.
— В мое отсутствие вы начали размышлять на философские темы, коронер, — сказал он.
— Ничего подобного, монах! Все из-за этого проклятого дождя. Он размывает остатки нормальных мыслей, и появляется что-то вроде философии.
Улыбка еще не сошла с лица Томаса, когда безумный снова приблизился к ним и широко раскрытыми от ужаса глазами уставился прямо в него. Томас содрогнулся.
— Зачем ты так смотришь на меня? — невольно прошептал он.
Ральф не мог не заметить этого взгляда, а также впечатления, которое тот произвел на Томаса.
ГЛАВА 16
Ральф с неодобрением взирал на темнеющее небо. Мало того, что не прекращается дождь, морской ветер сделался еще пронзительней и настойчивей. Поеживаясь, коронер заторопился под один из навесов вблизи лазарета. Холод и дождь —
Убийца почти наверняка находится в такую погодку именно тут. Только отъявленный глупец продолжит путь под таким ливнем. Не упуская из поля зрения тех немногих, кто слоняется по двору под дождем и ветром, Ральф решительно направился к входу в помещение, рассудив, что разумный человек, а убийца поневоле должен стать таким, сообразит, что безопасней всего сейчас было бы проникнуть в лазарет, для чего следует прикинуться куда более больным, чем он мог быть на самом деле, и там раствориться в общей массе среди настоящих больных. А заодно получить горячую еду и сухую постель. Чего доброго, этот негодяй еще уговорил сестру Кристину помолиться за его запятнанную кровью душонку, не открывая, конечно, того, что он совершил.
Ральф был почти уверен, что убийца ни за что на свете не стал бы останавливаться в деревенской гостинице, хотя и условия там получше, и белье почище, да и еда, и питье больше подходят для нормального мужчины. И для паломника тоже. Мясной пудинг и кружка хорошего вина — кто же сравнит это с постной монастырской пищей?.. Ральф был совершенно согласен с теми, кто так считает. Но его немного удивляло, что, насколько он знал, настоятельница Элинор тоже не возражала против открытия гостиницы, которая переманивала немало постояльцев и нарушала тем самым сложившиеся давние традиции. На гостеприимство монастыря претендовали теперь почти исключительно больные да еще небольшое количество странствующих монахов. Однако, в отличие от брата Мэтью, Элинор не предавала анафеме хозяина гостиницы и не призывала громы небесные на его бедную голову и на головы его поставщиков.
Все же для успокоения своей совести Ральф отправил Кутберта в гостиницу, чтобы тот вызнал, кто останавливался там сегодня или, может, возвратился туда после недолгого отсутствия. Кутберт вернулся с сообщением, что по причине жуткой погоды ни тех, ни других, к сожалению, не было, а те, кто уже остановился, никуда из гостиницы не выходили и, на радость хозяев, ели и пили в два раза больше, чем в другие дни.
Ральф мрачно кивал, слушая донесение помощника. Конечно, он предпочел бы расспрашивать обычных здоровых путников в приличной гостинице, где и сам имел бы возможность вкусить горячий мясной пудинг и запить его кружкой доброго эля, а не теребить расспросами больных несчастных людей. Не говоря уж о том, что убийца мог все же не задержаться в монастыре. Или что он настолько ловок, что Ральф его ни за что не разоблачит. В общем, коронер с неохотой, но допускал, что преступник может оказаться не глупее, а то и умнее его самого.
И все это отнюдь не способствовало улучшению его настроения, когда он распрощался наконец с Томасом у входа в монастырские кельи. Вообще, надо сказать, за годы пребывания в солдатах и потом в должности коронера, то есть следователя по делам о насильственной смерти, Ральф пришел к достаточно твердому убеждению, что вовсе не чертенята с раздвоенными хвостами специально вылезают из своей курящейся дымом преисподней, дабы навредить человечеству. Ничего подобного! Оно прекрасно это научилось делать само — вредить себе, — а посланцы князя тьмы только удовлетворенно кивают рогатыми головами да приветливо машут раздвоенными хвостами.