Печаль на двоих
Шрифт:
— Я знаю, но мне было больно. Я злилась и не понимала, почему Марта молчит. И меньше всего я хотела, чтобы ты заметила, как я беззащитна. — Лидия смущенно улыбнулась. Более того… и это уж совсем ребячество — я боялась узнать, что она, пренебрегая мною, видится с тобой. Ревность не такое уж благородное чувство. И не очень-то привлекательное.
— Да, и, как правило, она подкрадывается к тебе, когда ты меньше всего ее ждешь. Не думаю, что, будь я в твоем положении, вела бы себя великодушнее. И прошу прощения, если причинила тебе боль, — я вовсе этого не хотела.
— Нет, ты ее не причинила. Просто я была в шоке от всего
— Что ты имеешь в виду?
— Он нашел ей адвоката, выступал на ее стороне в суде, уговорил присяжных принять в расчет ее душевное и психическое состояние. Ты же не станешь утверждать, что он это сделал исключительно для Марты? Он это сделал для тебя. И тогда я подумала: почему для тебя это так ценно? Почему, помогая Марте, он вручает тебе бесценный дар?
Джозефина в изумлении не могла произнести ни слова. Она всегда искренне думала, что Арчи делает только то, что считает верным и справедливым, но теперь поняла: то, что сказала Лидия, было правдой. И сколько же раз она причиняла Арчи боль, о том даже не подозревая.
— Глупость, конечно, с моей стороны, — продолжала Лидия, — но чем дольше длилось ее молчание, тем значительнее в моем воображении становились все эти доводы. Я раздувала и раздувала их — до безумных размеров, вместо того чтобы сообразить, что Марте просто требуется время прийти в себя после случившегося.
— Это все она тебе сказала?
— Не совсем такими словами, но Марта переменилась и мне, наверное, нужно лишь проявить терпение.
— К былому не возвращаются, но, кто знает, может, все это не так уж и плохо. — Джозефина посмотрела на подругу, сознавая, как хрупко вновь обретенное ею счастье. — Зато можно построить что-то новое, и это новое будет прочнее старого.
— Я надеюсь. На самом деле мы не говорили о том, чтобы снова съехаться, и я не хочу ее торопить, но дружба тоже неплохое начало, правда же?
У Джозефины уже не было сил ни на что, кроме как вселить в Лидию надежду, которой она жаждала.
— Да, это хорошее начало, и ты правильно делаешь, что не торопишь Марту, но все же отвези ее к себе в коттедж. Там покой и умиротворенность.
Джозефина, чувствуя, что ее видимое благодушие на исходе, поднялась, и они направились в зал. Лидия ринулась искать Марту, а Джозефина стала высматривать Арчи, но его нигде не было видно. Она уже собралась пойти в бар, как вдруг кто-то вложил ей в руку бокал.
— Трусиха, — сказала Джерри. — И это не название сценки из сегодняшней программы. Судя по всему, вы все же решили сыграть роль купидона.
— Все это не так просто, как вы думаете.
Тон ее голоса был куда выразительнее слов.
— Господи Боже мой! Джозефина, с вами все в порядке?
— Пока я злюсь, со мной все в порядке.
— Злитесь на нее или на себя?
— Сейчас я не хочу в этом даже разбираться. — Джозефина выпила бокал шампанского и посмотрела на Джерри. — А вы-то как? Я заметила: Селия пока что цела-целехонька.
И они перевели взгляд на мисс Бэннерман, которая в другом конце комнаты оживленно беседовала с Эмми
— Мне так жаль Марджори, — сказала Джозефина уже более серьезным тоном. — Ну и мерзостный у вас был выходной.
— Разве не у нас обеих?
— Верно. А вы хорошо знали Марджори?
Не успела Джозефина задать этот вопрос, как тут же сообразила, что Джерри, наверное, до сих пор не догадывается, что Марджори была единокровной сестрой Лиззи. Арчи во время беседы с леди Эшби скорее всего не стал делиться такими подробностями. И вряд ли будет благодарен Джозефине, если она расскажет Джерри об этом до того, как дело закончено. Однако рано или поздно Джеральдин все станет известно, и писательница сильно сомневалась, что такая новость ее порадует.
— Да в общем-то нет. Не очень близко. — Джерри указала в сторону бара. — Если вы все еще злитесь, сейчас, возможно, самое время это продемонстрировать. Она там одна. Джозефина, вы меня слышите?
— А?
— Если вам потом захочется теплой компании — исключительно чтобы отыграться, — я в вашем полном распоряжении.
Джерри улыбнулась, а Джозефина впервые за весь вечер рассмеялась.
— Спасибо, буду иметь в виду.
Зал уже начал заполняться гостями, и Джозефине не сразу удалось протолкнуться к бару, но Марта, похоже, никуда не собиралась уходить.
— Что ты тут, черт подери, делаешь? — гневно спросила Джозефина.
— Ты выглядишь чудесно. Хочешь шампанского?
— Брось эти глупости! Зачем ты сюда пришла?
— Хотела увидеться с тобой.
— Поэтому ты заявилась сюда вместе с Лидией, даже не предупредив меня об этом?
— Если бы я тебя предупредила, ты бы сама нашла предлог не явиться. И все же при чем тут Лидия?
— Я-то думала, что после…
— После чего, Джозефина? — Марта лишь сейчас повернулась к ней лицом, и писательница с изумлением увидела в ее глазах слезы. — После того как ты ушла, а я бродила по дому, не зная, куда себя девать? После того как я уже не решаюсь оставаться одна? — Марта помолчала, пытаясь совладать с собой. — Я знаю, как это выглядит, и знаю, что ты на меня сердишься, но, пожалуйста, постарайся понять: после проведенной с тобой ночи я поняла, насколько я одинока и как это меня разрушает. Мне нужен компаньон, нужна дружба, любовь — называй это как хочешь, — и нужно мне это гораздо чаще, чем я смогу от тебя потребовать. Ты была права. Все это мне может дать Лидия, а я смогу сделать ее счастливой, по-настоящему счастливой. Но это не меняет того, что я чувствую к тебе. Все, что я сказала прошлой ночью, все, чего я просила у тебя, — все это неизменно. Но я не могу в одиночестве ожидать твоих приездов в Лондон.
Марта казалась такой беззащитной, что Джозефине вдруг тут же захотелось той теплоты и близости, что она испытала в ночь накануне. Но как можно было ее обнять в переполненной людьми комнате? Как бы невзначай Джозефина подвинула свой бокал на несколько дюймов, пока ее рука не коснулась пальцев Марты, и из-за этого легчайшего касания, незаметного ни для кого из окружающих, все вокруг уплыло. И так как они не могли себе позволить ничего большего, это едва уловимое прикосновение вобрало в себя все волшебство и всю обреченность их отношений, и в нем было столько страстности, что Джозефина не могла вымолвить ни слова.