Печаль на двоих

Апсон Николь

— О да, она была мне очень дорога. Когда тебе восемнадцать, кто-то тебе обязательно очень дорог, правда же?

— Вчера вечером в баре вы думали о ней?

— Когда я здесь, я часто думаю о ней. Она хотела стать медсестрой, как ее мать.

— Кто же она была такая? — спросила Джозефина, раздумывая, почему они обе говорят об этом в прошедшем времени, — уж не потому ли, что речь идет о потерянной любви или о чем-то еще более трагичном?

— Из-за нее я еще с четверга ищу возможности поговорить с вами наедине.

Джозефина вспомнила, что Джерри как бы невзначай предложила ей тогда выпить по рюмочке, но она, наверное, оказалась слишком озабочена работой и мыслями о предстоящей встрече с Арчи и не догадалась, что это был не просто дружеский жест.

— Мы вместе росли, я познакомилась с ней, когда мне было лет пять-шесть,

но мне казалось, что она всегда находилась рядом со мной. Ее привезли к нашей экономке в Сассекс, где мы в то время жили. Мать девочки умерла, а отец по какой-то причине не мог ее воспитывать, поэтому миссис Прайс удочерила девочку — ей было тогда четыре. Они с мужем годами пытались завести детей, но все безуспешно, а моя без конца занимавшаяся благотворительностью мать, чтобы удержать прислугу, без стеснения набирала себе в работники бездомных и одиноких. — В голосе Джерри появились резкие, обвинительные ноты, и Джозефина поняла, что во всех своих бедах она винит мать. — Господи Боже мой, те времена для меня слились в один длинный, изумительный летний день. Мне мой дом казался самым обыкновенным — но не ей, приехавшей из Лондона. И пока мы вместе росли, я видела все ее глазами: наш парк и леса, и даже небо казалось совсем другим, и все это будто принадлежало лишь нам с ней, и больше никому. Мы мечтали о днях, когда будем жить в нашем доме только вдвоем: ни родителей, ни слуг, — во всем мире только мы одни. — Она рассмеялась. — Я никогда не разбиралась ни в законах о наследовании, ни в вопросах английского классового устройства. Но она была так красива и так целеустремленна и независима, что казалось, в мире нет ничего недостижимого. Мы с вами смеялись над моей способностью не упускать любой случай, но эта девушка, что работает у Мотли, в чем-то ее напоминает. От нее исходит та же энергия, что и от Лиззи.

— Лиззи?

— Да, Лиззи. Я на днях узнала, что вы были с ней знакомы.

Джозефина ахнула.

— Господи, Джерри… Это было ужасно. Она училась в Энсти. Элизабет Прайс…

— Как выяснилось, Элизабет Сэч.

— Неужели вы узнали об этом из моего рассказа?!

— Нет-нет, я знала об этом уже давным-давно. Я знала это еще до ее смерти. — Джерри наклонилась к Джозефине и сжала ей руку. — Послушайте, я рассказала вам об этом не для того, чтобы упрекнуть вас. Откуда вам было знать? Но стоило мне услышать ее имя, и на меня сразу нахлынули воспоминания. Мне захотелось поговорить с вами, объяснить вам, что на самом деле произошло, и узнать что-нибудь новое и от вас. Никто не расскажет мне о том, как она жила в Энсти, но я знаю, что вы расскажете мне все как было.

Джозефина кивнула:

— Я расскажу вам все, что смогу. Но что все-таки тогда случилось?

— Обычная история — поначалу. Мне разрешалось резвиться с дочкой прислуги, поскольку предполагалось, что я повзрослею и мне это со временем надоест, но стоило нам войти в пору юности, как на нас одна задругой посыпались неприятности. К тому времени как ей исполнилось шестнадцать, а мне вот-вот должно было исполниться восемнадцать, наши отношения многим стали казаться совершенно неприличными. Моя мать сочла, что нам пора расстаться, и, связавшись с кем-то из своих знакомых по делам благотворительности — как я сейчас понимаю, с Бэннерман, — отправила Лиззи в Бирмингем. О возражениях не могло быть и речи.

— Вам, наверное, казалось, что наступил конец света. И конечно, вам было тяжело, но ей, должно быть, еще хуже. Я до сих пор помню, в каком ужасе была от Бирмингема после Хайленда. [6] К тому же было военное время, и из-за этого все казалось еще мрачнее. Я мечтала о свежем воздухе в атолльском Блэре, [7] а вместо этого приходилось дышать дымом сталелитейного завода Кайнока.

Джерри грустно улыбнулась.

— Странно, — продолжила Джозефина, — но никто обычно не говорит о том, как парализует людей тоска по дому; хотя, по-моему, нет ничего мучительней этой тоски. День за днем я пребывала в полном отчаянии, и это только из-за перемены места — я с близким другом не расставалась; больше того, моя лучшая школьная подруга поехала со мной в Энсти. Так что для Лиззи это должно было быть в тысячу раз мучительнее.

6

Хайленд —

высокогорная область в Шотландии.

7

Замок Блэр в Атолле — исторической области в Шотландии.

— Перед ее отъездом у нас была жуткая ссора: она винила меня в том, что я не предотвратила ее отъезд. Тогда-то она и сказала, что я слишком богата, чтобы меня хоть что-нибудь волновало. До этой минуты я даже не подозревала, что «классовый вопрос» просочился и в наши с ней отношения, но, видно, тому, у кого есть дом и деньги, не замечать классовые различия намного проще. Как бы то ни было, но я решила доказать, что она не права, и с десятью фунтами в кармане отправилась в Париж. Там я вступила в Красный Крест и стала водить машины «скорой помощи». — Джерри потянулась за новой сигаретой, но ее портсигар оказался пустым и Джозефина протянула ей свой. — Я не могла дождаться, чтобы уехать оттуда. Казалось, что все чудесное, что было в этой жизни, Лиззи увезла с собой.

— И вы все это время знали, кто она была такая и что случилось с ее матерью?

— Нет, не знала. Моя мать знала, и Прайсы тоже, но больше об этом никто не должен был знать. И я бы никогда не узнала, если бы не проявила настойчивость.

— Настойчивость?

— Можно свалить это и на Париж.

Джозефина посмотрела на нее с недоумением.

— Жизнь там была ужасной, — продолжила Джерри. — Город бомбили, люди умирали прямо на улицах, но мы спасали их, и нет ничего более поразительного, чем спасение жизни человека. И я решила, что теперь способна на все. Если я умею спасать людей от смерти, значит, смогу устроить там, в Париже, нашу с Лиззи жизнь, и не важно, помогут мне в этом родители или нет. И вот я вернулась домой и рассказала матери, что собираюсь сделать после того, как кончится война. К тому времени Лиззи закончит колледж в Энсти, и мы будем вместе. Она сможет работать медсестрой, а я тоже найду себе какое-нибудь занятие и буду зарабатывать деньги.

— И тогда ваша мать вам все рассказала?

— Да. Она почему-то считала, что я, узнав о той истории, передумаю и на этом все будет закончено. Надо отдать ей должное, так оно и получилось, только не таким образом, как она предполагала.

— Вы рассказали Лиззи, что случилось с ее матерью?

Джерри кивнула:

— Она убила себя по моей вине. Я сразу же написала ей письмо. Я, Джозефина, так рассердилась: мне с детства внушали, что важнее всего на свете твое происхождение. С той минуты, как я могла хоть что-то уразуметь, мои родители пичкали меня рассказами о знатном роде Эшби, а тут они отказывали Лиззи в том, что она должна была знать по праву. Мне тогда казалось это жутким лицемерием; кстати, я и теперь так считаю. Я знаю, что жизнь моя бестолкова и неприкаянна, и тем не менее я всегда знала, кто я такая и где мое место. И знать это заслуживает каждый.

Джозефина молча ждала, когда Джерри продолжит рассказ, пытаясь представить, что она чувствовала в тот вечер, когда двое едва знакомых ей людей обсуждали ее прошлое, понятия не имея, что в это время переживает она.

— Да, я и сейчас считаю, что они были не правы, скрывая от Лиззи ее происхождение, но мне-то следовало рассказать ей об этом совсем по-другому. Если бы только я не поспешила и дождалась той минуты, когда смогла бы рассказать ей обо всем лично, а не с помощью письма… Но я недооценила то, как это известие на нее подействует. Я искренне думала, что стоит мне предложить Лиззи будущее, в которое она сможет поверить, как ее прошлое тут же потеряет свою значимость. — Джерри покачала головой, словно до сих пор не могла поверить своей прошлой наивности. — Я была глупой самоуверенной дрянью. Я думала, что, кроме меня, ей больше ничего не надо. Нет, мое богатство не мешало мне о ней волноваться — такого никогда не было, — но оно не позволяло мне понять ее.

Джозефина пыталась подыскивать утешительные слова, но такие, чтобы не звучали банально или снисходительно. Однако как объяснять Джерри, что в ее тогдашнем возрасте вряд ли хоть кто-нибудь смог бы справиться с подобной задачей успешно? То, что ей во всем разобраться помешала молодость, прозвучит не намного лучше, чем то, что понять Лиззи ей помешало богатство.

Джерри, похоже, оценила ее тактичное молчание.

— Джозефина, — вдруг тихо сказала она, — расскажите мне о том, как она жила в Энсти. Все, что вы помните. Я так мало знаю о последних неделях ее жизни.