Печаль на двоих
Шрифт:
— Летом здесь, должно быть, изумительно. — Джозефина была очарована этим неожиданным разнообразием ландшафта.
И сам Уолберсуик, примостившийся на побережье Саффолка в устье реки Блайт, впадавшей в Северное море, тоже оказался очаровательным. «Поселок обосновался здесь, по-видимому, в незапамятные времена», — размышляла Джозефина, пока они медленно въезжали в самую его сердцевину. Разнообразие архитектуры просто изумляло: и маленькие коттеджи, и рыбацкие лачуги, и огромные импозантные виллы. Многие из домов были построены в ее излюбленном стиле «Артс энд крафтс», [20] и к
20
Возник в Великобритании в 1860-х гг.; основная цель — создание гармоничной среды обитания за счет синтеза природы, архитектуры и интерьера жилища.
— Неплохо бы здесь поселиться на пенсии, — промолвила она.
— Да, милое местечко. Не очень-то похоже на Холлоуэй. Стьюк живет возле сквера: должно быть, где-то в центре.
Дорога привела их прямо в центр поселка. Арчи проехал еще немного и поставил машину возле «Белл-отеля», приветливого, с соломенной крышей, здания, обращенного лицом к эстуарию.
— Я не знаю, сколько времени у нее пробуду, — сказал он. — У тебя есть чем заняться?
— Наверное, пройдусь вдоль моря — сегодня для прогулки отличный денек. А напротив сквера я заприметила чайную. Так что, если замерзну, подожду тебя там, но ты не торопись: в компании булочек не заскучаешь.
Арчи проводил ее с улыбкой.
Дом Этель Стьюк стоял последним в ряду маленьких кирпичных коттеджей слева от сквера. Арчи неслышно затворил за собой деревянную калитку и постучал в парадную дверь, хотя по нервному вздергиванию занавески стало ясно, что возвещать о своем приходе ему совершенно незачем. Прошла минута-другая, прежде чем он услышал поворот ключа в замке, и тут вспомнил, что бывшей работнице тюрьмы сейчас уже наверняка за семьдесят. Но когда Пенроуз увидел Этель Стьюк, то понял, что ее неторопливость объяснялась вовсе не возрастом, а тяжелым артритом. Эта от природы высокая женщина вышла к нему, опираясь на две клюки, сгорбленная и скрюченная, и ее руки и ноги до того иссохли, что каждый шаг казался просто чудом.
— Мисс Стьюк? Я инспектор Пенроуз из Центрального полицейского управления. Спасибо, что согласились встретиться со мной и к тому же без всякого промедления.
Прежде чем заговорить, Стьюк окинула инспектора пытливым взглядом. Он в это время изучал ее лицо, пытаясь понять: было ли его выражение действительно жестким и колючим или только таким казалось под впечатлением тех сведений, которыми Пенроуз о ней располагал. Так или иначе, Этель Стьюк явно не собиралась рассыпаться в любезностях.
— Ваши коллеги мне толком не объяснили, чего вы хотите. — Она отступила от двери, пропуская его в гостиную. — Но вы-то сами, наверно, знаете. — Годы, прожитые на побережье в Саффолке, ни на йоту не смягчили ее резкий лондонский выговор. — Чаю?
Очевидно, эта односложность родилась из привычных для нее окриков и приказаний, подумал Пенроуз, и даже ее предложение прозвучало как вызов. Арчи уже собрался отказаться от чая, но вдруг заметил в углу комнаты поднос с аккуратно расставленными на нем чашками, блюдцами и пирожными. Вполне вероятно, Этель Стьюк скорее лаяла, чем кусалась.
— Спасибо, с удовольствием.
Стьюк
— Вы давно здесь живете? — спросил Пенроуз, когда она в конце концов вернулась в комнату, передвигаясь еще медленнее прежнего из-за того, что теперь опиралась на клюку лишь одной рукой, так как в другой несла чайник. — Похоже, очень милая деревушка.
Он едва сдерживался, чтобы не помочь ей, но так и не решился, сочтя, что старушка может принять это за оскорбление, а уж чего-чего, а оскорблять ее, едва начав беседу, ему вовсе не хотелось.
— Садитесь. — Она кивком указала на одно из кресел возле камина. Стьюк положила на блюдце фруктовое пирожное и поставила рядом с инспектором на столик. — Восемь лет назад я ушла на пенсию и переселилась сюда, к сестре. Пожалуй, тут неплохо. Только слишком много бездельников, и они не могут ничего лучшего придумать, как совать нос в чужие дела. Но я эту братию знаю. И знаю, как с ней обращаться. Им тут больше чаев не распивать. Мейбел-то умерла в январе. Такие вот дела.
— Очень вам сочувствую.
— Это ни к чему. Мы с ней близки не были. Ей никогда не нравилась моя работа. Приятно ей, думаете, было говорить, что ее сестра работает в «Холлоуэе»? Понимаете, что я имею в виду?
Неясно было, сказала она об этом в шутку или просто констатировала факт.
— Именно о вашей работе в «Холлоуэе» я и хочу с вами побеседовать, — сказал Пенроуз. — И о некоторых заключенных, за которыми вы присматривали, и о некоторых людях, с которыми вы работали.
При упоминании о «Холлоуэе» Этель, казалось, вся засветилась, и тогда он впервые понял, что для нее, как для Селии Бэннерман, Мириам Шарп и Мэри Сайз, работа была сутью жизни. И пенсионное житье в домике у моря ей, наверное, казалось жестокой пародией на службу в заведении, которое она так неохотно оставила.
— Но прежде всего я хотел бы узнать: к вам недавно с такими же вопросами не приходили две молоденькие девушки?
— Нет, — сказала она, и у Арчи упало сердце: неужели он проехал весь этот путь лишь для того, чтобы убедиться, что был не прав? — Приходила одна девушка. На прошлой неделе.
— Ее звали Марджори Бейкер?
Этель улыбнулась:
— Я только на нее взглянула и сразу поняла: никудышная. Слишком уж о себе воображает. У такой всю жизнь одно и то же — в тюрьму, из тюрьмы и обратно.
Пенроуз обратил внимание, что сила натуры бывшей надзирательницы проявлялась куда более явно, когда она сидела и ее физическая хрупкость была почти незаметна.
— Чего же она теперь натворила? Наверно, что-то серьезное, раз такая важная птица ею интересуется.