Печаль весны первоначальной
Шрифт:
– Тихо, - приказал он и стал всматриваться в птичий двор.
Где-то вдали ходила птичника. Куры и гуси вели себя спокойно, как будто ничего не произошло. Так же скоро добыли и второго гуся.
Леонид затолкал обеих птиц в мешок. Валерий заставил его ползком вернуться, а сам остался ловить третьего. Но что-то долго его не было. Первых двух добыли минут за пятнадцать, а теперь прошло уж около получаса. Леонид ползком в тревоге отправился назад. Приблизившись к месту охоты-кражи-воровства, он увидел, как Валерий, стоя на коленях, трахает пойманного
– Хошь после меня?
– тяжело дыша, спросил он.
В испуге Лёня-студентик отрицательно помотал головой.
Потом они шли обратно. Уже на подходе к костру Лёня произнёс, заикаясь:
– Я никому не скажу.
– А все знают, - равнодушно ответствовал Валера.
Две женщины отправились на берег Енисея, гусей ощипали, выпотрошили, промыли холодной сибирской водой, запекли и съели, запивая всё той же бормотухой.
Деньги пришли только на шестой день утром. От тёти Аиды. Отец, оказывается, лечился по путёвке в санатории в это время, а почту из ящика Зяма доставал не каждый день - зачем? Ни от кого никаких писем не ждали, а газеты были у всех одинаковы.
– Чего боишься? Вспоминай дальше, кроме нас тут никого, - улыбнулась Офелия.
Билет удалось достать лишь в военных кассах в общий вагон - народ оккупировал весь транспорт, уходящий на юг. Да и то лишь на следующий день. Леонид купил в магазине три дешёвых поллитровки "Московской особой" по "два-восемьдесят-семь", бутылку "плодово-выгодного без осадка" и всё это припёр к костру. Старший кивком головы разрешил остаться до утра.
– Ты - мужик!
– искренне произнесла соседка и хлебанула из кружки хорошо и крупно.
Кружка пошла по кругу. Выпил и Леонид, сразу захмелев: сказалась усталость, тревога, почти пустой желудок и неумение пить. Он погрелся у костра, и его склонило в сон.
– Дальше-дальше, - лукаво смеясь, подталкивала его Офелия.
Проснулся он на косе из мелкой гальки от того, что кто-то расстёгивал ему штаны. Это была соседка. Она умылась, видимо, недавно: волосы её были мокры и лицо посвежело без грязи. Личико её светилось кругло, как вторая луна, и не была она старухой. Постарше Леонида - но вовсе не старой.
– Ты... чего?..
– испугался он.
– Видал, как Валерка с гусём разделывается? А я ж не гусь, у меня ж чувства... Молоденький...
– запустила она руку ему в брюки.
– Малышок... Да ты что ж?.. Впервой?
– удивилась она.
– Бедненький! Как же ты так?
И она стянула с него штаны.
– И ты не сопротивлялся?
– ехидно поинтересовалась Офелия.
– А ты знаешь, почему-то нет, - весело ответил Леонид.
– Она сделала всё сама в благодарность за то, что я "мужик". Даже вымылась в Енисее ради меня. И ляжки у неё были холодные. И живот. И груди. Только рот горячий.
– Меня зовут Алла, - крикнула она от костра Леониду и помахала рукой.
– Запомни - Алла.
– Алла... И ведь ничем не заразила... Я так боялся -
– Как же я могла?..
– спросила Офелия.
– Это была ты?
– удивился Леонид.
– Какая разница? Она была твой ангел. Ангел Алла.
– Где она сейчас? Наверно, беззубая уже, лысая, усатая...
– Они в то лето все умерли. Метиловый спирт. Полканистры. Шесть трупов.
Леонид вздрогнул от того спокойствия, с каким это было произнесено.
– И ещё двое. Шли мимо. Обворовали мёртвые тела. Забрали канистру и кастрюлю с супом. Допили. Доели.
Они спустились на тёплую земную землю, в общий для всех Срединный Мир.
– Тебе пора, - сказала Соня.
– Завтра тяжёлый день.
Она звонкой походкой скрылась в подъезде, оставив после себя непонятную лёгкую мелодию. Моцарт? Гендель? Доницетти?
А утром они прошли "Бессмертным полком". И Мирка с гордостью несла портрет своего прадеда. Артиллериста-смертника, встречавшего германские танки впереди окопов со своими "сорокапятками" сразу после училища в битве под Прохоровкой. Форсировавшего Днепр. Штурмовавшего Сандомирский плацдарм. С одной звездой на груди и одной на погонах. Вечный младший лейтенант.
– Моего прадедушку звали Шимон-Арье, - звонко рассказывала Мирьям местному телевидению на демонстрации.
– Он погиб на войне, освобождая Польшу. Первое имя означает "послушный у Бога", а второе "лев". Когда у меня родится сыночек, я назову его Шимон.
И дед едва сдержался, чтобы не зареветь.
– Кажется, здесь, - произнёс Леонид, остановив машину.
– Да, здесь, вон флюгер на коньке крутится. Такого больше нет ни у кого.
Они выгрузили салаты и бутылки с сухим вином и, войдя в калитку, двинулись на задний двор. Здесь было шумно.
– Чертог сиял!
– воскликнул Леонид.
– Гремели хором певцы под звуки флейт и лир!
Народу было. Не много, чтоб растворится в нём, но было. Городское начальство во главе с Главой. Военные и полувоенные в виде заводского начальника охраны. Одетые тепло, но изящно, женщины. К ним подошёл незнакомый майор.
– Царица голосом и взором свой пышный оживляла пир, - продолжил майор.
– Вы позволите?
– и взял из рук Ольги тяжёлую посуду.
– Однако, - проговорила Ольга.
– Среди майоров есть пушкинисты.
– Это в среду пушкинистов засылают майоров, - пошутил майор.
– Кстати, о Пушкине. Меня зовут Александр. Но не Сергеевич.
– Майор Александр не Сергеевич, вы очень любезны.
Подошёл и хозяин усадьбы.
– Прошу, прошу. Опоздал, философ. За мангал мы уже выпили, за огонь выпили, так что - догоняй! Вы уже познакомились? Штурм унд шторм. Блицкриг. Цугцванг.
– Цвай унд цванциг - швайн унд швайнцуг. Мне пора сдаваться?
– шутливо продолжила Ольга разговор.
Леонид Михайлович приподнял бровь: откуда бы Ольге знать старую идишистскую поговорку?