Печать Аваима. Забытый во Мраке
Шрифт:
Виата, измученная ревностью, возненавидела предателей и, ослепленная яростью, призвала исконные силы, чтобы уничтожить неблагодарных детей, но Аваим, умирая, встал на пути света, и Виата отступила. Последней волей своей Аваим исторг Виату вовневне, навсегда сомкнув за ней небесный свод, чтобы укрыть людей от мести богини. Но люди не возблагодарили его, они решили, что он погубил богиню Света, и за это прокляли Аваима, заклеймив живородную Тьму. После той битвы клинок был утрачен, а боги навсегда покинули наш мир…
– Как видишь, Эрнальд, – закончил лекарь, – очень
Эрнальд долго молчал.
– Откуда вы это знаете?
– Не все свидетельства были уничтожены, хотя их и осталось очень мало.
– Тогда почему нас учат иначе?
– Это один из тех вопросов, на которые я бы хотел найти ответ.
Догорающий костер тихонько потрескивал и изредка выстреливал в темноту стремительные оранжевые искры; лес загадочно перешептывался, укрывшись в непроницаемой ночной тьме за пределами маленького очага. Двое путников молча глядели на красноватые угли, каждый думая о своем.
К началу третьего дня пути широкие дубы начали постепенно уступать огромным разлапистым елям, лес становился все более темным и мшистым, постепенно поднимаясь в сторону гор. На смену запахам прелой листвы пришел терпкий аромат смолы и хвои. Исчезли травянистые полянки и светлые заросли кустарника, мягкая лесная подстилка сменилась плотным хвойным ковром, который упруго пружинил под ногами. Время от времени встречались затянутые папоротником тенистые прогалины и кусты можжевельника, съедобная растительность попадалась все реже.
К концу дня лес расступился, и Тамаш с Эрнальдом оказались на краю широкого поля, расстилавшегося до самых гор. Далеко впереди поле резко горбилось, взбираясь на крутые отроги, и распадалось на отдельные каменистые холмы. Надо всем, чего касался взгляд, поражая величием, парили снежные пики Срединного Хребта, розовеющие в уходящем закате. Левее, в широкой долине, зажатой с трех сторон крутыми горными боками, перемигивался зажигающимися огоньками Инверад, а над подвижным миражом города, словно вырастая из окружающих скал, возносилась темная громада замка, такая же величественная и неприступная, как далекие снежные вершины, застывшие в невесомых розовых облаках.
От открывшегося вида у Тамаша перехватило дыхание, и он восторженно оглядывал впечатляющую панораму. Эрнальд позади него, напротив, сник и стоял, не поднимая глаз. Тамаш потер руки, согревая их от холодного дыхания гор, и бодро сообщил:
– Пойдем, посмотрим, что впереди. Нам надо кое-что успеть, прежде чем завтра утром войти в город.
– Может, без меня? – неуверенно предложил Эрнальд.
– Не стоит нам разделяться, – ответил лекарь и направился в сторону города. Эрнальд поплелся за ним.
– Господин Тамаш, а не опасно появляться в городе? Вы же говорили, что после событий в Ключах нам не стоит… – снова попытался юноша.
– Не думаю, что об этом здесь слышали. По тракту сюда не меньше четырех дней хода, к тому же мы тебя немного замаскируем, – он обернулся, заговорщицки подмигнул и, не
Возле города Тамаш быстро определился и направился на тихую небогатую окраину, уже спавшую крепким сном честных тружеников. На одной из узких улочек он остановился, быстро огляделся и молча перемахнул через невысокий дощатый забор, словно и не был одет в длинный балахон. Меньше, чем через минуту, он снова перемахнул через забор обратно на улочку с темным кульком в руках, и они заспешили прочь.
– Господин Тамаш, это же… – сдавленным шепотом начал Эрнальд.
– Не надо драмы, пошли быстрее, – махнул рукой Тамаш и направился к выходу из переулка.
– Но также нельзя. Вы наместник богини… бога… это неправильно! – взволнованно шептал ему в спину Эрнальд.
Тамаш остановился и обернулся, внимательно поглядев на испуганного юношу.
– Эрнальд, я лекарь, а не проповедник. К тому же, поверь, предмет разговора не стоит даже времени, потраченного на этот разговор. Пойдем, и не забивай себе голову, – он приглашающе махнул рукой и заспешил прочь из города.
В глубоких сумерках они дошли обратно до опушки леса, Тамаш устроил ночлег, и они легли на пустой желудок, не найдя поблизости ничего съедобного и опасаясь разводить огонь вблизи города.
На рассвете лекарь растолкал Эрнальда и предъявил свой вчерашний трофей: жуткого вида коричневое, мятое женское платье.
– Ни за что, – отрезал Эрнальд.
– Ну да, фасон не очень, – смутился лекарь, оглядывая свою добычу.
– Я сказал, нет, – твердо повторил парень.
– Но Эрнальд, тебе же не надо изображать девушку, это просто наряд. Ну… как у меня, например, – он растянул подол своего одеяния.
– Почему бы вам не снять свой балахон? Так мы привлечем меньше внимания, чем в этом, – он брезгливо указал на платье.
– Я не могу, – развел руками лекарь, – мой обет не позволяет уклоняться от своих обязанностей.
– Не правда, – запальчиво кинул Эрнальд, – если мы сбежим в горы, вы никому там не сможете помогать.
– Я не простой лекарь, как ты уже заметил, – спокойно возразил Тамаш, – чтобы лечить страждущих, по королевству ходит много обычных врачевателей. Но никто из них не сможет и не захочет разбираться в твоей или моей истории. А сколько еще таких как мы? Сколько их было и будет утоплено ни за что? Боги зачем-то же сделали меня таким, – он потряс рукой, – и направили по тому пути, которым я прошел. Нет, Эрнальд, я вижу свое предназначение не только в том, чтобы врачевать больных. Я хочу понять, что за Тьма нас отмечает и, наконец, подарить отпущение всем тем безвинно загубленным. Ты ведь согласишься, что нет никакого воинства, и никто нас никуда не призывает?
Юноша покачался на носках, потом резко повернулся и одним махом накинул уродливый наряд поверх своей одежды, прикрывая и ножны с кинжалом. Недовольно сопя и не оборачиваясь, он быстро пошел в сторону города. Тамаш поспешил следом.
Когда они дошли до городских ворот, те как раз открывались, и разнорабочие, жившие вне городских стен, уже начали подтягиваться, торопясь на заработки в город. Когда подошла очередь Тамаша с Эрнальдом, стража пропустила их, не задав ни одного вопроса, и путники поспешили к оживающей рыночной площади.