Печать Аваима. Забытый во Мраке

Якушева Анастасия

– А как же отметины? Они же делают нас изгоями.

– Отметины… – задумчиво протянул Тамаш, – изгоями делают не они…

И он снова вернулся к стирке.

Эрнальд привычным жестом заправил волосы за ухо и задумчиво оглядел лес, непроизвольно пощипывая струны лютни, которую так и не выпустил из рук. Постепенно увлекшись, он принялся сосредоточенно настраивать инструмент, по очереди зажимая лады и что-то подкручивая. Тонкие пальцы со знанием дела, хотя и неуверенно, двигались по грифу, как будто приноравливаясь к знакомому, но забытому делу. Он бережно изучал лютню, словно это было величайшее сокровище: трепетно поглаживал округлые бока, разглядывал тонкие деревянные

прожилки, протирал невидимые пятнышки и потихоньку подкручивал колки, выправляя тон. Весь его облик словно стал выглядеть иначе: плечи перестали вжиматься в шею, спина расправилась, неловкие острые локти и коленки сгладились, и вместо неуверенного, колючего подростка перед Тамашем сидел тоненький молодой юноша, даже несколько женственный. Раз за разом повторяя одни и те же переборы, Эрнальд постепенно добавлял в них больше деталей, расцвечивая переливами. Местами юноша сбивался и пробовал снова, но было очевидно, что, несмотря на долгий перерыв, он прекрасно владеет инструментом. Потихоньку переборы стали складываться в красивую мелодию, которая, вновь и вновь повторяясь, звучала увереннее. Запинаясь и повторяя по нескольку раз сложные места, юноша перебирал струны, подбирая мотив. Взгляд его рассеянно блуждал по инструменту. Вскоре мелодия зазвучала чисто, а Эрнальд погрузился в подобие транса, углубившись в свои мысли и не глядя перебирая струны. Когда же лютня затихла, он ласково провел по струнам, словно благодаря инструмент, и, очнувшись от своих мыслей, огляделся вокруг. Тамаш, так и стоя на середине ручья, с восхищением смотрел на него. Юноша смутился и словно сжался весь обратно, отводя взгляд.

– Эта покупка действительно того стоила, – с тихим восторгом произнес лекарь, – мне редко доводилось слышать такое чудесное исполнение.

Эрнальд смутился еще больше и, покраснев, ответил:

– Я давно не играл, получилось не очень…

– Я узнал мелодию. Тебе удалось сделать ее особенной, поверь.

– Откуда? – удивленно просил юноша.

– Песнь Уходящего Сердца – очень древняя баллада, – лекарь помедлил с ответом, – это плач разлученных Виаты и Аваима, – он еще помедлил и со вздохом добавил, – иногда ее поют тем, к кому я не успел.

– Она всегда казалась мне непонятной и очень печальной, – Эрнальд задумался, уносясь мыслями в прошлое, – мать пела ее, когда я болел, – он сделал долгую паузу, – и в тот вечер, когда отец пришел забрать меня, – с этими словами подбородок его дрогнул.

Эрнальд сердито мотнул головой и, резко отвернувшись, кулаком вытер глаза. Хмуро отложив инструмент, он, не оборачиваясь, пошел в глубину леса, гневно пиная поганки, а Тамаш вернулся к своему занятию.

ГЛАВА 4

Тамаш – Эрнальд, дальше на восток

Ближе к обеду Эрнальд вернулся и принес охапку хвороста. Несколько крупных грибов он по примеру Тамаша нанизал на прутик и отдал съестное лекарю. Тамаш, уже одетый, сидел у огня и наблюдал, как над костром побулькивает похлебка. Черный балахон сушился на солнечной прогалине по соседству, куда не доходил дым от костра, там же лежали остальные вещи, а трофейное платье лекарь повесил рядом с собой, чтобы тепло от костра побыстрее просушило плотную ткань.

Приветственно помахав рукой, Тамаш забрал грибы и, ловко почистив, отправил в похлебку, заправив все щепоткой соли. Когда суп наконец был готов, скомандовал обед, и пару мгновений котелок опустел, а лекарь с юношей, довольные, растянулись на мягкой лесной подстилке.

–

Господин Тамаш, – позвал Эрнальд. – а почему ни в Ключах, ни в городе никто не подошел к вам? Я думал вы, лекари, всегда нарасхват.

Тамаш, удобно пристроив голову на кучке лапника, жевал травинку и прямо на себе сушил штаны, вытянув ноги к костру.

– Я и сам удивлен, – усмехнулся он, – но думаю, в Ключах я слишком мало задержался, чтобы слухи разошлись, да и суета со свадьбой… А в Инвераде мы были ранним утром: тем, кто начинает день затемно, некогда болеть – им надо кормить себя и свои семьи. Задержись мы чуть дольше, они бы закончили срочные дела и потянулись со своими бедами, – он со смаком потянулся, – обычно я так и делаю: устраиваюсь пораньше на базарной площади и ожидаю просящих.

Эрнальд, не придумав, о чем еще поговорить, закутался в плащ и устроился подремать, а Тамаш погрузился в свои мысли и сонно разглядывал причудливое мельтешение листвы и солнечного света. Дневной лес щебетал и наполнял воздух отзвуками своей звенящей, суетливой жизни. Кругом разливалось спокойствие и беззаботность, и, убаюканные горячей едой и неожиданной передышкой, юноша и лекарь постепенно погрузились в глубокий сон.

– Денечка доброго, господа, – грубый мужской голос вспорол полуденную негу.

Тамаш испуганно подскочил и, сонно моргая, уставился на троих незнакомцев. Все трое были при мечах и в кольчугах, на груди старшего, как решил про себя лекарь, висел на цепочке герцогский герб. Эрнальд испуганно выглянул из-под глубокого капюшона.

– И вам добрый день, господа, – справившись с испугом, спокойно ответил Тамаш, собирая растрепавшиеся со сна волосы.

– Именем герцога, назовитесь и покажите лица, – гаркнул коренастый старшина, уперев руки в перевязь с мечом.

– А по какому поводу, доблестные господа? – участливо поинтересовался Тамаш.

– Поручено проверять леса, – потеплев от вежливого обращения, уже менее сурово ответил старший, – из Ключей гонец прибыл, лекарь у них там пропал. Говорят, Тьма прибрала.

Тамаш искренне всплеснул руками, а Эрнальд еще глубже завернулся в плащ.

– Беда какая, – покачал головой лекарь, – а чего же его здесь-то искать?

– Герцог распорядился, – старшина благодушно пожал широкими плечами, не забывая внимательно оглядывать стоянку. Зацепившись взглядом за растянутое на ветках платье, он недоуменно вздернул брови и продолжил, – У нас-то тихо пока, но на рынке болтают всякое.

– Всякое? – стараясь не подавать виду, поинтересовался Тамаш.

– Порчу там, в Ключах, навели, свадьбу сорвали у головы ихнего, – глупо гоготнув, вставил рябой детина.

– А ну – цыц! – прикрикнул старший. – Говорят, мальчишку меченого видали, и лекарь пропал у них. Вот и всполошились. А утром тута, на базаре, лекарь, говорят, объявился, и не видать его больше в городе. Вот и распорядился герцог леса проверить, – старшина прикрякнул, поправляя перевязь с мечом, – а невесту, гонец сказывал, мужики ночью с пастухом застукали, она и голосила, что Тьма попутала. Тьфу, дура.

– Да, страшные дела творятся, господа. Да только здесь кроме нас никого нет, сами видите, – Тамаш широко обвел рукой стоянку, отвлекая взгляды стражников от сложенных неподалеку вещей, – а есть приметы хоть у паренька того меченого?

Эрнальд волчонком зыркнул на лекаря, но тот не обратил внимания, а старшина, встретив благодарные уши, охотно делился новостями:

– Гонец говорил, будто бы ростом с ребенка, чернявый, лохматый, глаза чернющие и размалеван закорючками весь, – стражник оглянулся и, понизив голос, добавил, – а на руках совиные когти.