Печать дьявола

Михайлова Ольга Николаевна

– - Ну, да, -- кивнул он, -- что если она почувствовала призвание быть монахиней и отказалась быть алтарём на ваших шабашах?

Все, кроме ничего не понявшего Ригеля и сумрачного Хамала, прыснули в кулак или откровенно расхохотались. Усмехнулся и Нергал. Обвинение выглядело столь смехотворно, что глупо было и заводиться. В глазах же Риммона читались откровенная издёвка. Сиррах никогда не боялся Нергала, а после вчерашнего хотел только одного -- по возможности, никогда не видеть этого ублюдка. Однако в этом убийстве Риммон Фенрица всерьёз почему-то не подозревал. Может быть, потому, что вообще не хотел никого подозревать. Кто бы это не сделал --

он отпустил бы этот грех любому. Пропади она пропадом, мерзавка, чуть не угробила его.

– - Как раз отказывать-то покойница и не умела, -- беззлобно заметил Нергал.
– - Но от нас она ушла живой и невредимой. Ножей в бок ей никто не совал.

Его слова неожиданно подтвердились, причём тут весьма сложно было предполагать сговор.

– - Это правда. Я видел её утром с балкона. Она куда-то шла со служанкой.
– - Морис де Невер повернулся к Ригелю.
– - Я ещё сказал тебе об этом, помнишь?

Эммануэль кивнул. Когда он утром пришёл к Неверу, тот ещё спал тревожным и зыбким сном, но почти бесшумных шагов Ригеля хватило, чтобы разбудить его. Морис даже не подумал поделиться с другом подробностями ночного визита Эрны, но приказал сервировать завтрак на балконе, надеясь, что прохладный воздух освежит его. Тогда-то они и видели убитую -- живой и невредимой. Морис вспомнил, что как раз за завтраком он вдруг ощутил, что его самочувствие и вправду вдруг резко улучшилось, словно с души сняли вязкую и липкую паутину, просветлело в глазах, захотелось музыки в ликующем мажоре. Он даже замурлыкал что-то из любимого им Гуно. И вообще, день прошёл просто прекрасно.

Невер ничуть не сожалел о смерти Лили и даже не трудился скрывать это. Впрочем, почти на всех лицах лежала печать такого же бесстрастного недоумения. Скорби никто, кроме Августа Мормо, не проявил.

– - Это ужасно. Не говоря уже о прямом, понесённом нами с Фенрицем, ущербе... Она была самой лучшей чёрной жрицей, из всех, кого я знал, -- Мормо был расстроен всерьёз.

– - Да, это ужасно, так осквернить ваш алтарь, господа, -- Риммон даже не пытался скрыть сарказма.

– - Любой посторонний был бы замечен в нашем крыле замка, -- задумчиво произнёс Митгарт.

– - Её распутство было онтологического, оргиастического и, скажу даже больше, сакрального свойства. Казалось, восстала сама великая Астарта, -- продолжал сокрушаться Мормо, но, чем больше он изливал свою скорбь, тем большее отвращение читалось на лицах его сокурсников.

– - Да уж, lassata viris nesdum satiata recessit ...
– - пробормотал Хамал.

Эммануэль поморщился. Остальные, по счастью, просто не поняли наглый комментарий Гиллеля.

– - Хамал, не отвлекайтесь! Где были вы в эту ночь и утро?
– - Митгарт был методичен и рассудителен.

Тот, в эту минуты наливавший себе бокал вина, одарил Бенедикта взглядом желчным и циничным.

– - Я -- у себя. Я вообще её не видел с последней лекции в субботу, сиречь, с часа дня!
– - черты Хамала презрительно исказились, и он гадливо добавил, -- и я полагаю, что вы, дорогой Бенедикт, имели счастье видеть её в куда более поздние часы.

Митгарт не оспорил это суждение, но вызова в нём не увидел и перчатки не поднял.

– - Генрих?
– - Бенедикт с удовольствием вспомнил вчерашнюю ночь, лицо и позу Виллигута и гадливо улыбнулся.

Виллигута, однако, ни взгляд, ни вопрос не обескуражили, он спокойно посмотрел на Бенедикта.

– - Сегодня воскресение. Проснулся я около полудня. Читал в постели Лукиана. Позавтракал. В третьем часу

встретился с Фенрицем и, пока не подняли шум вокруг трупа, был с ним, -- сказав это, он почему-то покраснел.

– - Да, -- Фенриц кивнул.
– - Кстати, если у кого-то столь много любопытства, может, он и сам соизволит сказать, где был в это время? А, Бенедикт?

– - Проснулся. Гулял с сестрой, потом завтракал. С половины второго читал мисс Патолс стихи Ронсара в Северной галерее. Потом прибежала мисс Сибил и рассказала нам об убийстве. Весь вопрос в том, когда её убили?
– - упорно возвращался к теме Митгарт.

Дверь распахнулась. На пороге стояла Сибил, за ней белела головка Эстель. Обе они слегка запыхались. Ригель затаил дыхание. Риммон встал.

Сибил первой отдышалась и проронила:

– - Отец Бриссар говорит, что у Лили из раны не вытекло ни капли крови, и края пореза не разошлись.

Несколько секунд было тихо, потом грянул хор голосов.

– - Как это?
– - Нергал, Риммон и Невер проговорили это в унисон.

– - Этого не может быть, -- Митгарт был всерьёз ошарашен.

– - Может.
– - Задумчиво откомментировал Хамал.
– - Это значит, что нож был вонзён уже в мёртвое тело.
– - Глаза Гиллеля были теперь полусонными и томными, как у женщины, и напоминали яхонты, -- однако crimen exeptum . Кто бы мог подумать...

Все недоумённо переглянулись, но тут на пороге появился куратор и приказал всем разойтись по своим комнатам. Никто не возразил Вилу. Все торопливо поднялись и вышли. Оставшись один в своих апартаментах, Морис де Невер задумчиво собрал со стола пустые бутылки, сложил их в корзину и позвонил слуге Андре, велев приготовить себе на завтрашние похороны тёмный фрак. Приличие есть приличие.

* * *

– - Морис, о каком алтаре говорил вчера Риммон?
– - спросил Ригель на следующее утро, когда гроб после отпевания несли на погост. Невер закусил губу, но, замявшись, после недолгого молчания всё же ответил:

– - Чёрная месса служится на животе обнажённой женщины. Или на спине. Завершается соитием с ней, осквернением Причастия и свальным грехом. Это как раз то, что мы с тобой не досмотрели на Чёрной мессе. По крайней мере, так сказано было в нергаловом талмуде.

Эммануэль остановился и в ужасе взглянул на Невера, потом тихо опустился на скамью у дороги на кладбище и проводил гроб и толпу невидящим взглядом. Просидев несколько минут в потрясённом молчании, он в конце концов медленно поднялся, и они с Морисом последними подошли к могильной яме, черневшей среди оград.

Погребение было скромным и тихим. Присутствовали декан, несколько профессоров, куратор, студенты. Только один белый венок украшал гроб. Неподвижно в ряд выстроились девицы, при этом Эрна зачем-то надела чёрную шляпку с крохотной вуалью, не очень ей шедшую. Морису де Неверу не составило труда понять, что вуаль призвана, скорее, скрыть синяк на скуле, нежели явить иллюзию с трудом сдерживаемой скорби. При взгляде на мисс Патолс и мысли о том, какой драматичный вид должны являть сейчас её ягодицы, Морис против воли мстительно и весело улыбнулся. Ему казалось, что о ночном эпизоде он наутро пожалеет, но нет -- Невер не чувствовал ничего, кроме ликования и сытого довольства собой.