Печать Джа. Том первый
Шрифт:
– Это что? – против ожидания Зак обратил внимание на заколку. Повертел в руках, разглядывая дешевенький дамский атрибут.
– Подарок барышне, чтобы волосы лучше держались.
– Танцор, ты тут не умничай, без тебя знаю, для чего вещица надобна. Лучше другое скажи, нахрена с собою притащил? Или у нас на корабле барышни завелись?
Стоявший рядом Рогги пьяненько хихикнул. За что тут же огреб:
– Какого шантру до сих пор здесь отираешься? Надевай портки и вали отседова. И подмыться не забудь, а то несет как от портовой шлюхи.
Когда качающаяся фигура матроса скрылась, Зак обратил внимание
– Это что за каракатица?
– Буковица, - не моргнув глазом соврал я.
– Буковица?
– Она самая. Купил, чтобы грамоте обучаться.
– Слыхал про такое и даже в руках держал, но в виде книги - увесистой, на полсотни страниц, а здесь один листочек.
– Так буковицы разные бывают. Я купил, что подешевше.
– Подешевше, - передразнил меня Зак, – развелось умников. Вали отседова, Танцор! И буковицу свою прихвати, чтобы глаза не мозолила. Скоро продыху от вас не будет, грамотеев.
Не веря собственной удачи, я схватил грамоту и пулей вылетел на палубу. Первым желанием было выкинуть бумагу за борт, но пробежавшись немного и подуспокоившись, решил, что торопиться не стоит.
Документ следует спрятать. Повезло, что марсовый грамоте не обучен, а если лжебуковицу увидит Джефферсон или, не приведи Всеотец, капитан? Второго свидания с Жанетт могу и не пережить.
Спрятать… спрятать, но куда? Личное пространство на корабле было предусмотрено для ограниченного количества человек, включая пассажиров, капитана и квартирмейстера. У каждого из них имелись апартаменты, а у Гварделли так и вовсе целый рабочий кабинет с дубовым столом и шкафами. Во все же остальные места можно было попасть, даже на тот же камбуз, откуда кок нещадно гонял голодную матросню, грозя разделочным ножом и карами небесными.
В трюме имелись укромные уголки, в виде многочисленных балок, перекрытий и бочек. Но вот беда - стоило кораблю угодить в шторм, как трюм моментально заливало. Океанские потоки водопадами хлестали с потолка, не оставляя сухого места и пока помпа справится, пока лишнее откачают... Короче, для бумаги не вариант. Оставался гальюн – самое посещаемое и одновременно самое недоступное место. Никому и в голову не придет совать руку в дырку нужника и щупать поверхность под сиденьем. А там, между прочим, удобная выемка была, куда не только грамотку, но и кошель с золотом положить можно.
Припрятав опасный документ, я со спокойной душой вернулся в кубрик, где вынуждены были сидеть матросы.
– Капитан совсем озверел, - жаловался голос из темноты, – вчера еще ничего был, даже не орал толком, а сегодня с утра, словно с цепи сорвался. Грозил полкоманды перевешать на реях, ежели вора не сдадим. А как его сдать, коли ничего не украдено.
Не было необходимости приставать с расспросами. Скучающие матросы сами все разболтали: про вскрытую ночью каюту барона, в которой все перевернули вверх дном и из которой ничего не пропало. Ну как не пропало: монеты и дорогие побрякушки остались лежать на месте, а вот Печать Джа…
Холодные пальцы стиснули грудь, так что стало трудно дышать. Захотелось немедленно выбраться наверх, распахнуть дверь каюты и лично убедиться, что божественный артефакт никуда не исчез. Слишком слабый проблеск надежды - я уже знал, что камень украли.
Окончательно все запуталось, когда моряки поведали о визите городской стражи, случившейся в тот же день. Оказывается неизвестные ворвались в гостиничной номер барона на острове. Устроили кавардак, прирезали местного служку и двух любопытствующих постояльцев, обративших внимание на шум. Дудикову повезло, сам он это в то время спускал кроны в местном игорном доме. Повезло условно, поскольку следующую ночь его светлость не пережил. Так вот чего ты боялся господин барон, поэтому прятался в таверне среди пьяной матросни?
Проклятая Печать Джа… Мои мечты умирали, в мучительной агонии скрутив кишки. Захотелось выйти на палубу и заорать в бездушное небо, срывая связки. Ударить кулаком о мачту, а лучше придушить кого-нибудь. Найти крайнего, и забить насмерть, вымещая злость, боль и обиду на несправедливость. Я был так близок к цели… на расстоянии одного стопорного штифта, заблокировавшего замок. Гребаная заколка, почему так поздно попала в мои руки? Толку теперь от бесполезного украшения.
Я сложил шпильку в узел: заплел концы и зашвырнул в угол. Лишь бы не видеть болезненного напоминания об утраченных мечтах. Прощай камзол из парчи, прощай рябчик в яблоках.
Своего лица я видеть не мог, но думаю, оно было не многим лучше бледной физиономии Яруша. Смотровой даже с гамака не вставал, безвольно свесив ноги. В другой раз непременно бы поглумился над неудачливым матросом, что замахнулся на непосильное. Только теперь получается, мы с ним в одной лодке – два дурака, оставленных с носом. Слишком велик был куш и слишком болтлив оказался барон. За что и поплатился.
Мы до вечера проторчали в душном кубрике, а потом с острова вернулся капитан. С ним пузатый дядька в форменном сюртуке – то ли местный чиновник, то ли дознаватель, в сопровождении десятка воинов из числа городской стражи.
Нас по очереди вызывали наверх - в каюту капитана, переоборудованную для такого дела в допросную. Со стола убрали все лишнее, оставив лишь письменные принадлежности. Большое окно с видом на залив прикрыли тяжелой тканью. Завесили и угол с кроватью, где хранились личные вещи Гарделли.
Сам капитан все больше молчал, изредка вставая, чтобы пройтись из угла в угол. Вопросы же задавал пузатый господин с острова. Был он до подозрительности угодлив и радушен, но глаза… Такие глаза не спрячешь – цепкие и колючие, абсолютно не вязавшиеся с образом доброжелательного чиновника.
– Назови свое имя.
– Сига из Ровенска, но здесь кличут Танцором.
– Погоди-погоди, - пухлая ладонь поднялась вверх.
– Если ничего не путаю, сига – это маленькая рыбешка?
– Обыкновенная верхоплавка, их еще силявками в Борцево кличут, а в Заречье уклейками.
– Это что же получается, тебя матушка в честь рыбы назвала?
Не выдержав, я улыбнулся:
– Помилуйте, сударь, какие родители? Сколько себя помню, на улице рос, там имя и дали.
– Допустим, - чиновник подвинул к себе исписанный листок. – А поведай-ка мне, Сига из Ровенска, как на «Оливковую ветвь» попал?