Печать фараона
Шрифт:
– Что вы можете сказать о содержании?
– он не дал рассерженной даме расслабиться.
– Какие имеются в виду чудесные свойства переноситься, куда вздумается, и прочее?
Гнев сменился растерянностью. Вера Петровна сообразила: с ней не шутят. Но чего от нее требуют эти двое?
– Я… понятия не имею… - пролепетала женщина. Она вся как-то съежилась, сползла ниже в своем директорском кресле.
– Сейчас разное выдумывают. Людей трудно удивить, вот и приходится сочинять всякие… глупости, чтобы привлечь внимание. Это, вероятно, идея рекламного агентства, куда обращалась Яна Арнольдовна. А… возможно,
– Если вы способны предрекать будущее и иметь кошельки, полные золота, в магазине «Азор» вас ожидает желаемое!
– разошелся Хромов.
– Вы кого приглашаете?
– На… на-аверное, экстрасенсов и… поклонников оккультных знаний. У нас полно подобной литературы! Дети и те спрашивают книжки по колдовству… начитались про Гарри Поттера. В чем, собственно, дело?
Уже не только лицо, но и шея Веры Петровны покрылась красными пятнами.
– Кто это в наше время носит в кошельках золото?
– притворно недоумевал Смирнов.
Он понял, что директорша близка к истерике. Дама чуть не плакала, ее сдерживала обильно наложенная на ресницы тушь.
– П-претензии не ко мне!
– пискнула она.
– Спросите того, кто писал эту чепуху!
– Мы бы с удовольствием, да где ж его искать? Госпожа Хромова преставилась, а вы не признаетесь, кто сочинил сии перлы?
Вера Петровна обмякла, у нее пропал дар речи. Мужчины переглянулись - пора предъявить главный козырь: дама созрела.
– Кто получил послание?
– грозно надвинулся на нее сыщик.
Он блефовал, так как не был уверен ни в существовании таинственного послания, ни тем более в том, что кто-то мог прийти за ним именно в магазин «Азор» и обратиться именно к Вере Петровне. Туманный намек звонившего, сомнительные слова сомнительного «покупателя антикварных книг», как он представился Хромову по телефону, - вот все, на что опирался этот вопрос. И то, если Хромов не солгал.
Директорша раскрывала рот, как выброшенная на берег рыба.
– О… о-откуда вы знаете?
– пролепетала она.
– Послание… в общем, можно и так сказать. Это… этот конверт оставила Яна Арнольдовна, давно… больше года назад, велела положить в сейф, пока за ним не придут. Я успела забыть о нем. И вдруг… явился че… человек, он никак не представился, просто сказал ту фразу… совершенно несуразную…
– Какую фразу? Вы ее запомнили?
– Да, конечно, - приободрилась Вера Петровна.
– Бессмысленный набор слов.
– Какой? Говорите же!
– не выдержал Валерий.
– Он открылся.
Сыщик потерял терпение.
– Не вынуждайте нас прибегать к крайним мерам, любезная Вера Петровна…
– Это слова такие - «ОН ОТКРЫЛСЯ». Понимаете? Яна Арнольдовна приказала отдать конверт любому, кто скажет эти слова. Она повторила их несколько раз, чтобы я ничего не перепутала. Записывать их было нельзя - хозяйка строго-настрого запретила. Но с тех пор-то сколько времени прошло! Человек мне говорит: «Он открылся». А я на него смотрю, извините, как баран на новые ворота. Чего он хочет?
– думаю. Что открылось? Кто открылся? Человек опять повторяет, и опять. Тут… меня как обухом по голове - это же он за конвертом пришел! Я ему говорить не стала, что хозяйка умерла… испугалась, аж в горле пересохло.
– Вы ему отдали конверт?
– Да. Он в сейфе
– И что, Яна целый год не интересовалась письмом?
– спросил Хромов.
Пышная дама опустила глаза.
– Спрашивала… иногда, приходили за ним или нет.
– Когда у вас был тот человек?
– спросил Смирнов.
– Дня три назад, кажется. Ой, я разволновалась… толком не могу вспомнить… на меня будто дурман нахлынул… говорила, двигалась, как сонная. А он взял конверт… и ушел.
– Как он выглядел?
Директорша закрыла глаза, потом открыла, развела руками.
– Обыкновенный мужчина… средних лет… в темном пальто. Узнать не смогу, если вы об этом. О содержимом конверта тоже не спрашивайте! Я чужих писем не читаю.
– Не страдаете любопытством?
Директорша оскорбленно фыркнула.
– За кого вы меня принимаете? Я как положила конверт в сейф, почти сразу о нем забыла. Хотите - верьте, хотите - нет.
Хромов выскочил из кабинета, вернулся с книгой «Египетский крест».
– Почему эти книги стоят во всех отделах?
– нервно спросил он.
– Яна Арнольдовна велела. Она сказала, что книги с таким названием будут привлекать изобилие и процветание. Я не возражала. Мое дело - подчиняться! Пусть ее уже нет в живых, все равно, я менять самовольно ничего не хочу. Придет новый хозяин, пусть наводит свои порядки.
Глава 21
Тяжелые шторы с золотым шитьем были мечтой Войтовского. Позволить себе сделать в московской квартире отличный ремонт, обзавестись мебелью в классическом стиле, значительно пополнить коллекцию антикварных вещей он смог только в последние пять лет.
Солнце обладает непревзойденным вкусом, оно играет бликами и оттенками на хороших, дорогих тканях, просвечивает насквозь настоящий фарфор и заставляет полированное дерево мерцать изнутри. Даже зимние, скупые лучи его озаряют комнаты и придают всему драгоценный блеск.
Если бы хватило денег, Леонард поселился бы в венецианском дворце с росписью на потолках и мраморными полами… один, без семьи. Пусть бы его окружали роскошь, тишина и слуги.
Так ему хотелось раньше. Теперь желания изменились. В его жизни появилась женщина, совсем не та, которую прочила в невесты единственному сыну пани Зося, - другая: с шокирующей внешностью, темным прошлым, темными мыслями и без родословной. Но она обладала тайной, в которую тщетно пытался проникнуть Леонард.
Он почти ничего не знал о ней, Герцогине, - не смел спрашивать. А она молчала. Он не знал, откуда она приходит, куда уходит, какой была ее жизнь до встречи с ним, имела ли она любовника, мужа, есть ли у нее дети? Он даже не знал до конца, как она живет сейчас. Впервые условия диктовал не он, а ему. Впервые он боялся, что больше ее не увидит, каждый раз, когда за ней закрывалась дверь.
Господин Войтовский, - как ни стыдился он признавать это, - даже имел поползновения следить за Герцогиней, но вовремя остановился. Риск потерять ее был слишком велик. Страх лишиться этой женщины, а с нею и того, что она могла принести ему в виде «приданого», связывал Леонарда по рукам и ногам. Он уже не разделял одно и другое.