Печать Кейвана
Шрифт:
Он поморщился:
– Может быть. Не знаю.
И, как всегда, обидевшись на мои «грубые шутки дикаря», отвернулся.
– Гарзенда – жрица ковена деревенских ведьм, но она – простолюдинка, а мы в шестнадцатом веке, – констатировал я на правах знатока прошлого. – Ее магической силы достаточно для бытовой магии. Но ритуалу открытия ворот и вызову демонов необходимо учиться. Зубрить гримуары Соломона. А Фульк сказал, что она – неграмотная. Следовательно, Гарзенда не сможет открыть ворота. То есть, к сожалению, из числа подозреваемых эту ведьму придется исключить… Что ты ищешь?
Пока я
– Этот музыкант в плаще – единственная ниточка на сегодня… Посмотрим, куда она приведет. Вот, нашел!
Он протянул мне руку. На его ладони сложил крылья и лапки крупный скарабей с необычным зеркальным и светящимся в утренних сумерках панцирем.
– Я наложу на этого жука заклятье следопыта. Он проследит, куда отправится тамбурист, и отведет нас к нему.
Прикрыв скарабея ладонью, Йан прошептал заклинание и выпустил жука на волю.
Проводив скарабея в шумный полет, мы отползли обратно к кустам розмарина и выглянули на поляну. Женщины уже успели одеться в длинные темные плащи и помогли подняться пришедшей в себя Гарзенде. Их движенья были плавны, а лица – усталы, они все еще не отошли от транса. Ведьмы разобрали сложенные позади алтаря метлы и, восседая на них, одна за другой, улетели.
Вскоре на поляне остался один тамбурист. Он выкатил из-за камня деревянную тачку, не торопясь, убрал туда пустую кадку и тамбурин. Так и не сняв плаща и капюшона, мужчина побрел прочь от углей потухшего костра и пропал из виду в глубине виноградников.
Заря поднималась над оливковой рощей. Нежно-розовый свет просыпался над вершинами старых деревьев, но нижние, разросшиеся в стороны ветви и толстые стволы с сучковатой корой, еще оставались во мраке. Вернувшись под нашу оливу, в ожидании возвращения скарабея-шпиона мы заснули, укрытые ее тенью, наслаждаясь прохладной утренней свежестью.
Разбудило меня не возвращение скарабея, а беспощадный августовский зной Прованса.
Стряхивая с себя остатки невнятных сновидений, я сел под старой раскидистой оливой. Мои обгоревшие щеки и нос пылали огнем. Солнце в зените превратило тень дерева в жалкое пятнышко у корней. Я не мог понять, как это я, жаворонок, смог проспать до полудня. Тогда я еще не знал, что перемещение во времени отнимает очень много сил, и долгий сон после путешествия – явление нормальное.
Я растолкал Йана. В течение нескольких секунд и он не понимал, где находится, растерянно озирался по сторонам, приходя в себя от тяжелого утреннего сна. Потом сел рядом со мной и, проклиная все на свете, за то, что мы не позаботились взять с собой ни капли питьевой воды, вздохнул:
– Жаль, что солнцезащитные очки еще не придумали! И солнцезащитный крем! Хотя тебе этого не понять! Ты и без них обходился в степях…
Нос и одна щека Йана пылали ярким солнечным ожогом.
– Не расстраивайся! Шёлк этой белой рубашки идеально гармонирует с алым цветом правой половины твоего лица. Какая досада, что у тебя нет возможности увековечить это сочетание и поделится пережитым с поклонниками!
– Поверь мне, страдания от отсутствия социальной жизни невыносимы! – смеётся он. – Представь себе, в храме Убак я серьезно пожалел, что не захватил
– Не сомневаюсь, что даже страх смертельного наказания за пронос в прошлое предметов из будущего не остановит тебя!
– Да, но с другой стороны, какой от телефона прок, если интернет еще не изобрели?!
Йан поднялся, и, отряхивая красную землю с бархата одежды, вдруг наткнулся на заколдованного ночью скарабея, терпеливо ждущего на рукаве рубашки.
– Это же наш шпион! Он вернулся!
Йан снял скарабея и, подняв на ладони, отпустил в полет. Странный этот скарабей был совсем непохож на всех виденных мною жуков. Когда он расправил крылья, от панциря, словно от зеркала, отразились солнечные лучи и заиграли на наших лицах солнечными зайчиками. Жук выпустил прозрачные подкрылки и взлетел. Беззвучно и тяжело, предпочтя не набирать высоту, а оставаться в метре над землей, он покинул оливковую рощу и устремился в виноградные поля.
Мы спустились с холма и поплелись следом за скарабеем по той же узкой тропе, по которой ночью ушел тромбонист. Насколько хватало глаз, до самых гор на горизонте, простирались линии аккуратно подвязанных виноградных кустов, увешанные гроздьями крупных черно-красных ягод. Душная жара мешала нам ускорить шаг. Мой шелково-бархатный костюм, не приспособленный для подобных прогулок, душил меня, пот градом тек со лба и не было ни единого шанса наткнуться на колодец.
В ушах звенело. То ли от жары, то ли это хор миллионов свихнувшихся цикад донимал меня со всех сторон. Их треск гремел настолько пронзительно, что хотелось заткнуть уши.
– Проклятые цикады!
Вытерев пот со лба, Йан замотал головой:
– Догадываюсь, что тебе никогда не доводилось проводить каникулы с родителями в Провансе, друг. Цикады в августе не поют.
– Ты же тоже слышишь этот гул? Или мне от жары мерещится?
– Лет через пятьсот я сказал бы, что это гудят электрические высоковольтные провода. Или какой-то маньяк-дровосек преследует нас с циркулярной пилой.
Йан остановился около виноградного куста и наклонился, чтобы поближе рассмотреть висящие на нем крупные ягоды. При этом растение шарахнулось от него и, словно в испуге, закрыло листьями компактные грозди с тесно прижатыми друг к другу ягодами.
Я подошел к кусту и раздвинул листья. Виноградины вибрировали и гудели, словно цикады, так и норовили забраться глубже внутрь растения, прячась от меня.
– Что это опять за демонщина!
– Напоминаю тебе, что вчера ты попробовал домашнее вино Де Муффляров, – Йан деланно вздохнул. – Ох, жди беды! Имей в виду, таблетки от диареи тоже еще не изобрели!
Наш скарабей несколько раз облетел вокруг, нетерпеливо прожужжав и приглашая поторапливаться. Мы оставили в покое поющие виноградины и пошли по следам томбуриста.
Справа и слева при нашем приближении, виноградники, как пугливые животные, расступались и спрятали спелые гроздья. Кажется, они ничуть не страдали от сорокаградусного пекла. Я перешагивал через борозды иссушенной, потрескавшейся замысловатыми треугольниками, красной земли. Вдруг мне вспомнились слова Фулька, что в прошлом году у всех виноделов урожай погиб от засухи. Но не у него.