Печать Медичи
Шрифт:
— Она была очень старая, — пожал я плечами.
Хозяин посмотрел на меня с любопытством.
— Оказывается, ты знал свою бабушку, Маттео? Прежде ты не упоминал о ней.
Я молчал, сжимая в руке фонарь. Когда в первые дни в Переле меня попросили рассказать историю своей жизни, я назвался круглым сиротой. И ни словом не обмолвился ни о какой бабушке.
Вот я и попался!
Глава 11
— Так что насчет бабушки?
Я заморгал.
Хозяин остановил свою работу.
— Маттео! — окликнул он меня. —
— Я… Я… — Опустив голову, я пролепетал что-то нечленораздельное.
Он вернулся к работе. Пока он будет заниматься другим органом, я успею сочинить какую-нибудь байку о бабушке.
У меня немного отлегло от сердца.
— Может, у тебя были и другие родственники кроме бабушки?
Он застал меня врасплох, и я не знал, что сказать, но он, словно не замечая моего смущения, продолжал:
— Еще в Переле я обратил внимание, что в одном месте своего рассказа ты употребил слово «мы».
В моих глазах, наверное, мелькнула тревога.
— Это было, когда ты рассказывал о Венеции, — улыбнулся он. — Ты говорил, что вы смотрели на лодки в лагуне. Ведь это бабушка была тогда с тобой? Или под словом «мы» ты имел в виду кого-то другого?
От страха у меня сердце ушло в пятки.
— Не помню, чтобы я говорил «мы», — пробормотал я. — Ничего такого не имел в виду. Просто неудачно выразился… Не умею правильно говорить. Я же… малограмотный…
— Нет-нет, дело не в этом. Ты говоришь вполне правильно, хотя и несколько старомодно. Если это бабушка учила тебя говорить, то она была хорошей учительницей. Ты говоришь, что родился в горном селении, в Апеннинах. Но для тех мест характерно особое произношение гласных — такого не услышишь больше нигде. Местные жители совершенно по-особому произносят звуки «у» и «о». Они при этом выдвигают язык вперед. Но ты так не делаешь, Маттео. Однако если ты жил с бабушкой, а она родом из других мест, то наверняка ты позаимствовал свой выговор у нее. Откуда она была родом? Не знаешь? Было бы интересно выяснить это. В некоторых фразах у тебя явно слышен восточный акцент.
Я ничего не ответил. И что я мог ответить? Наверное, он волшебник, раз знает все эти вещи. За те несколько недель, что мы провели вместе, он так много узнал обо мне! Значит, все это время он пристально меня изучал, а я ничего не замечал.
В его взгляде появилась лукавинка.
— Использование тобою слова «мы» имеет не только лингвистическое значение. Похоже, ты думаешь о себе как о человеке, резко отличающемся от окружающих. — Он внимательно посмотрел на меня. — Сначала я решил, что ты цыган, но сейчас в этом не уверен. Кожа у тебя светлее, чем у большинства цыган. Но это не единственная причина, потому что цвет кожи может слегка различаться в пределах той или иной расы. Обычно у цыган маленькие руки и ступни, и эта их особенность присуща тебе. Однако есть еще кое-что, более важное.
— Ты ведешь себя очень независимо. Это совершенно очевидно — ты держишься особняком.
Я покачал головой.
— Не надо стыдиться своего происхождения, Маттео.
Резко вскинув голову, я гневно взглянул на него. Никогда я не стыдился ни своей бабушки, ни ее народа!
—
Он прекратил работу и с любопытством посмотрел на меня. Чтобы избежать его пристального взгляда, я низко опустил голову.
— Здесь кроется какая-то тайна, — медленно продолжил он. — Когда мы были в Переле, из твоих собственных уст я узнал о том, что ты — незаконнорожденный ребенок и очень переживаешь по этому поводу. Знаю, что ты чувствуешь себя униженным оттого, что рожден вне брака. Ты сам мне это сказал. И тем не менее, — он наклонился ко мне и, взяв меня за подбородок, взглянул мне в лицо, — стоит мне упомянуть о твоем происхождении, как ты готов испепелить меня взглядом.
Он внимательно изучал мое лицо. Но нижняя его часть была скрыта под маской, а глазам я тут же постарался придать самое невинное выражение.
— Я не сержусь, — сказал я. — Просто любое неуважительное замечание о бабушке я воспринимаю как личное оскорбление. Да, вы правы. Она воспитывала меня… Какое-то время.
— И она же была твоей первой учительницей.
— Да.
— Твоей единственной учительницей.
Я кивнул. А потом, почувствовав, что должен защитить единственного человека, согревшего своей любовью мое раннее детство, добавил:
— Она научила меня многим вещам. Она многое знала. Но ее знание было мудростью возраста и пониманием природы, а не знанием, почерпнутым из книг.
— Но это самый лучший род знания! — воскликнул мой хозяин. — Я не могу это презирать! Наоборот! В детстве меня не учили латыни, поэтому тексты великих умов прошлого были для меня недоступны. Я глубоко переживал по этому поводу и впоследствии изо всех сил старался наверстать упущенное. Я выучил латынь и смог читать латинские произведения в оригинале. Среди них были трактаты о человеческом теле. И я воспринял это учение. Однако по мере того, как я изучал формы животной жизни и анатомию человека, я начал понимать, что мне не стоило так доверять мудрости, почерпнутой из книг.
Он помолчал. Казалось, он ждал моего ответа и вообще хотел, чтобы я принимал участие в беседе. К тому времени я уже начинал понимать, что если не отвечаешь на вопрос, когда от тебя ждут ответа, то это может привлечь к тебе больше внимания, чем простое молчание.
— Бабушка делала собственные наблюдения и заключения о болезнях и увечьях, — сказал я. — И порой она спорила с лекарями.
— Она была знахаркой?
Я кивнул.
— Значит, она была мудрой женщиной, доверявшей собственному опыту. Есть только один способ истинного познания предмета — исследовать и изучить его самостоятельно.
— Я пишу собственные трактаты обо всех предметах, которые интересуют меня, используя, если это необходимо, и рисунки, и текст для того, чтобы максимально полно раскрыть суть предмета. — Он показал на лежавшее перед ним вскрытое тело. — Вот почему для меня так важно проводить вскрытие самостоятельно. Так я могу исследовать каждый орган детально, все зарисовывать и записывать в том виде, как вижу это сам.
Он показал на бумагу, лежавшую на малом столе. Действительно, он периодически делал там какие-то зарисовки и записи.