Печать Медичи
Шрифт:
Меня охватил ужас.
«У него внешность злодея, и ногти на больших пальцах загибаются, как когти».
Сандино!
Это мог быть только он.
Я подумал о письмах Элизабетты. Их содержание оставалось в памяти писца. Я ударил себя кулаком по лбу. И единственной причиной того, почему старик знал их содержание, были мои гордость и упрямство, заставившие меня отказаться от обучения чтению, когда маэстро впервые попросил меня об этом. Писец был очень умным человеком. Наверняка он запомнил все
Я вытащил из поясного кошелька письма Элизабетты и снова перечел их. Она упоминала Мельте и Перелу. У меня затряслись руки. Сказал ли ему писец, у кого я работаю? Что он успел сообщить Сандино перед тем, как тот убил его?
Уже занималась заря, а я еще не сомкнул глаз. Однако не успел я подумать о том, что мне теперь делать, как на улице раздался шум. Зороастро распахнул дверь и ворвался в сарай.
— Он согласен! Согласен! — Он обнял меня и приподнял. — Сегодня мы сделаем это! Птица поднимется в небо! Мы полетим, Маттео! Мы полетим!
Мы тайком перетащили летающую машину на площадку, возвышавшуюся над лесами и каменоломнями.
— Чтобы взлететь, ты должен разбежаться! — сказал хозяин.
— Знаю! — кивнул Зороастро, пристегивая ремни, прикрепленные к раме.
Своими коричневатыми руками кузнеца он со всей силы ухватился за опоры, и от напряжения на его руках вздулись вены.
Приготовившись, Зороастро начал разбег.
Мы бежали вместе с ним.
Для такого невысокого человека, как он, скорость Зороастро развил очень приличную.
Впереди показался край утеса.
И вдруг я понял, что не смогу остановиться.
Меня понесет вперед!
И тут чья-то рука схватила меня за рубаху. Фелипе!
Я услышал треск разрываемой рубашки и споткнулся. Но другая рука — вернее, руки — схватили меня за пояс и оттащили назад. Я был спасен.
А машина с Зороастро стремительно рванулась вниз и исчезла. Мы легли на траву и подползли к обрыву. Он парил внизу под нами, и потоки воздуха несли его. Мы слышали его крик, полный удивления и счастья.
Он и в самом деле летал!
Так и следует записать: Зороастро в самом деле летал.
Но тот же самый ветер, что взметнул его высоко в небо, принес с гор грозовые тучи. Где-то внутри этих туч сверкали молнии. Само небо сотрясалось. Порывы шквального ветра бились о склоны холмов.
И мы ничего не могли с этим поделать.
Нам оставалось только смотреть, как белая летающая птица была подхвачена вихревым потоком и смята, как хрупкая игрушка, могучей нечеловеческой силой.
Зороастро врезался в землю.
Он умирал пять дней.
Пять долгих дней
Хозяин метался по сараю, расшвыривая все на своем пути.
— Уничтожьте все это! Уберите все с глаз моих долой! Чтобы я никогда ничего этого больше не видел!
Должно быть, он плакал.
Наверняка он оплакивал потерю друга. Каково было ему, знающему так много о человеческом теле, сделавшему так много рисунков, понимающему устройство всего на свете, смотреть беспомощно на разбитые вдребезги кости друга и понимать, что восстановить их нельзя! Должно быть, он был просто убит горем. Но мы этого не видели.
Каноник исполнил над умирающим все необходимые обряды и помногу часов проводил в церкви, стоя на коленях и умоляя Господа даровать несчастному смерть.
Мы дали Зороастро кожаный ремень. Он впивался в него зубами, по его лицу градом катился пот, он бился головой о подушку.
Мы были вынуждены положить несчастного в дальний сарай, потому что слуги пугались его ужасных предсмертных криков.
— Дайте мне кинжал, и я вспорю себе вены! — кричал он. — Принесите мне мой топор! Умоляю! — Он обращался к нам ко всем и к каждому по отдельности.
— Слушай, Маттео! — обратился ко мне Грациано. — Ты не знаешь какую-нибудь траву или отвар, который может облегчить его страдания?
— Если найдете где-нибудь мак…
Я не закончил фразу.
— Мак сможет помочь ему?
— Я могу сделать внутривенное вливание. Но…
— Что? — серьезно спросил маэстро.
— Это очень опасно.
Он подумал. А потом спросил:
— Ты имеешь в виду, что это может убить его?
— Да.
— Тогда мы найдем все, что тебе нужно.
Он вышел из комнаты.
Мы не имеем права отнимать жизнь.
Я не сомневался в этом. Мое убеждение было смесью того, чему учит церковь, и того, чему учит еще более древняя вера, и оно заключалось в том, что природа даровала жизнь и природа решает, когда ее забрать.
Так я им и сказал.
— Приготовь отвар, Маттео, — ответил мне на это хозяин. — Мы хотим только облегчить его боль. Приготовь, и я сам его введу.
Я начал готовить отвар, очень жалея о том, что со мной нет бабушкиной книжки с рецептами. Теперь, умея читать, я смог бы точнее следовать ее указаниям. Хотя про этот яд забыть было невозможно.
Я тут же вспомнил, как бабушка в последний раз готовила это варево. Как-то вечером, незадолго до ее смерти, у нашего костра появился один чужак.
Едва заслышав стук копыт, бабушка встала и велела мне спрятаться в кибитке. До меня доносились лишь невнятные обрывки разговора, и тогда, движимый обычным детским любопытством, я высунулся наружу и услышал, как она сказала: