Печать Медичи
Шрифт:
— Я не так глупа, чтобы предложить это! — Маленькая послушница зыркнула на меня и так сжала губки, что я понял, какой она может быть в гневе. — В качестве платы, помимо денег, Марко разрешают забирать навоз, который производят наши ослики. Вы спрячетесь под навозом, и он отвезет вас в свою хижину. Это рядом с каменоломнями в Бизии. Вы можете придумать что-нибудь получше этого способа?
Я покачал головой и снова залез под скамейку.
— Мне любопытно, — сказала она. — Вы говорили, что человек, который охотится за вами, — страшный убийца. И вы правы, так и есть. Но с ваших слов я приняла его за грубого
— О каком знатном вельможе вы говорите?
— О человеке, который искал вас сейчас в саду. Вы знаете, кто он?
— Нет. Так кто же?
— Его зовут Якопо де Медичи.
Итак, вечером того же дня я улегся на дно ручной тележки Марко, прикрылся мешком и позволил закидать себя ослиным навозом. Послушница следила за всеми моими действиями. Когда, прощаясь со мной, она склонилась над кучей, я решил, что мой несчастный вид ее забавляет.
— Господь, должно быть, думает о вас, — прошептала она.
— Вряд ли ваш Господь много думает обо мне, если помещает меня в тележку, полную дерьма! — огрызнулся я со дна тележки.
— Будьте благодарны ему за то, что вы вообще живы! — возмутилась она. — Это он направил ваши стопы в наш монастырь. И что было бы с вами, если бы вы перелезли через забор монастыря какого-нибудь другого ордена, где монахини носят не такие широкие облачения? Подумайте об этом, если снова решите скрываться в женском монастыре!
Я услышал ее смех и последнее напутствие:
— Но в любом случае избегайте кармелиток!
Тележка затряслась по дороге.
Едва мы покинули пределы женского монастыря, как нас тут же остановили. Не было никаких препирательств. Марко, простой рабочий низкого положения, не мог возражать или спрашивать, почему обыскивают его тележку. Я закрыл глаза и попытался сжаться до минимальных размеров. Но моя послушница рассчитала верно. Каждая бочка была вскрыта и проверена, но никто не стал особо копаться в навозе. И нам разрешили проехать дальше.
Марко не спешил. То ли он вообще был несуетливым человеком, то ли делал это для того, чтобы не вызывать подозрения, не знаю. Но пока мы целый час или больше добирались до его дома, у меня было время подумать. И чем больше я размышлял над тем, что произошло со мной в этот день, тем больше оставалось вопросов, на которые у меня не было ответа.
Трое моих преследователей не были обычными разбойниками с большой дороги, грабителями, поджидающими в засаде одинокого путника-ротозея. Они знали, кто я такой. Скорее всего, они видели, как я проехал по той дороге утром, и ждали моего возвращения. Но откуда они узнали, что это была обычная для меня дорога? Не успев задать себе этот вопрос, я уже знал на него ответ. Цыгане! Маленькая цыганская семья, которая остановилась когда-то на том повороте дороге, потому что жене главы семейства пришло время родить. Тот цыган мог пойти куда угодно и кому угодно рассказать о французском офицере, который заставил его пуститься в путь с новорожденным младенцем, и о юноше, который путешествует вместе с французом, но при этом знает цыганский язык и понимает цыганские обычаи. И Сандино, у которого повсюду были шпионы, легко мог напасть на мой след. Он знал недостаточно для того, чтобы выследить меня на всех дорогах, ведущих в Кестру,
Наверняка они заранее услышали мое приближение. Но при этом почему-то не натянули через дорогу веревку, чтобы я полетел на землю кубарем на всей скорости и сломал себе шею. И тот человек, что явно был у них главным, запретил им швырять в меня камни, когда я карабкался на скалу. Священник в Ферраре говорил мне, девятилетнему мальчишке:
«Тот, кто хранит эту печать, держит Медичи у себя на ладони».
Но теперь я понимал: то, что я ношу на шее, — не просто печать. Меня выслеживали столь долгое время, преодолевая немалые расстояния. И убили Левого Писца. Это могло означать лишь одно: вендетту.
Именно поэтому мне пока сохранили жизнь. У меня кровь застыла в жилах, когда я понял это. Теперь, когда я узнал, что этот человек — Медичи, я понял, почему меня нужно было схватить живьем. Честь требовала личного отмщения. А если бы они поймали меня, какую пытку выбрали бы? Дыбу? Раскаленные щипцы для отщипывания кусочков плоти? Или любимую пытку Медичи и флорентинцев — страппадо? Человека привязывают за запястья, потом высоко поднимают, а потом отпускают, и человек падает. И так повторяют до тех пор, пока все кости не повыскакивают из суставов.
И хотя сейчас я избежал этого, куда мне было теперь деваться? Если бы я попытался вернуться в Милан, меня бы тут же нашли. Хотя Милан все еще находился под французами, у Медичи хватит денег и власти, чтобы расставить соглядатаев у всех городских ворот.
У меня оставался один-единственный путь.
Я должен написать Фелипе и маэстро и рассказать им, что собираюсь предпринять. Когда-нибудь мне, возможно, выпадет случай встретиться с ними и объяснить, что у меня не было иного выбора, кроме как отказаться от поступления в университет. Обстоятельства сложились так, что я должен сначала расплатиться за ошибку, совершенную в детстве. Я должен принять Паоло дель Орте в качестве своего капитана-кондотьера и стать вторым по старшинству после него.
Я должен нацепить красную перевязь и сражаться в рядах «Красных лент».
Часть шестая
«Красные ленты»
Феррари, 1510 год
Глава 58
Эмилиева дорога — прямая как стрела древняя римская дорога — пересекает великую долину реки По.
Именно по этой дороге я возвращался в Романью через семь лет после отъезда из этой области. На сей раз я храбро ехал в составе кавалерийского отряда, направлявшегося в сторону городов, за обладание которыми шли тогда такие яростные схватки.
За Болоньей лежали города, в свое время молниеносно и безжалостно завоеванные Чезаре Борджа. От его штаб-квартиры в Имоле до самого побережья Адриатического моря названия этих городов напоминали об их кровавой судьбе.
Например, Фаенца. Ее правитель Асторре Манфреди, желая спасти свой город от разорения, а жителей от неминуемой смерти, согласился присоединиться к войскам Чезаре и стал одним из капитанов Борджа. А тот заманил его в Рим, подальше от родных мест, и приказал связать и бросить в Тибр.