Печать скорби (Война за мир)
Шрифт:
И он, несомненно рисуясь и делая это совершенно сознательно, впился зубами в сочное мясо. Остальные застыли, прямо по Гоголю, в немой сцене. Шашлычок, вопреки ожиданиям, оказался недурственным, мясо было промариновано неплохо, разве что некоторые куски чуть сыроваты, но оно и понятно — некогда было бывшему хозяину придорожного общепита прожаривать его до полной готовности.
Ольшанский смотрел на него хмуро. Лана же сидела, распахнувши рот и вытаращив глазищи.
— Кто вы такой? — чуть погодя спросил олигарх напрямик. Достал салфетку из стаканчика и принялся пятно оттирать.
— Человек божий, обшит кожей,
Еще одна многозначительная пауза.
— И что вы желаете знать?
— Душа моя, — проникновенно сказал Сварог, тщательно прожевав и проглотив мясо, — я многое желаю знать. Например, решаема ли теорема Ферма и есть ли жизнь на Марсе. Но в данный конкретный момент меня интересует только одно: какого ляда лично вам нужно от Аркаима и от меня. Кажется, это именно вы любезно пригласили меня прокатиться и поговорить? Вот и начинайте, хватит уже вопросов. Устал я.
Над столом повисла гнетущая тишина.
— Ладно, — наконец сдался Ольшанский, бросая салфетку в пепельницу, — ваша взяла. У меня цейтнот, у вас, кажется, тоже, хоть вы и.., ну, неважно. Итак. Давайте все сначала. С какого момента вы желаете начать?
— Если можно, с самого начала и начистоту, — вежливо сказал Сварог. И добавил:
— Раз уж пошла такая пьянка.., то давайте начнем с Аркаима и вашего к нему немалого интереса.
— Аркаим... — Ольшанский словно покатал это название во рту, пробуя на вкус. — Что ж, я готов открыть карты. Но история моего интереса к нему — это долгая история, так что наберитесь терпения, мон шер...
Глава четвертая
ДВЕ БИОГРАФИИ
Ольшанский сграбастал бутылку коньяка и — опа! — запрокинув голову, принялся пить прямо из горла, словно он не олигарх никакой, а заурядный российский алкаш. Хотя, конечно, алкаши предпочитают употреблять внутрь чего-нибудь попроще и, главное, подешевше, но в остальном совпадение полное. Многоградусную жидкость Ольшанский пил жадно, пил как воду и выдул, не отрываясь, примерно треть бутылки, а то и поболе. Наконец остановившись, утер рот тыльной стороной ладони, сильно выдохнул и следом шумно втянул в себя воздух.
Судя по тому, как Лана взирала на это действо, ничего необычного для себя она не увидела. Похоже, водилась за олигархом привычка заливать жизненные сложности и стрессовые ситуации крепкими спиртными напитками.
— Я всегда говорил: в этом мире нет места случайностям, все предопределено, все, — произнес Ольшанский, расстегнув несколько пуговиц рубашки и откинувшись спиной на ограду беседки. Поднял палец. — А сначала, как оно и положено, было Слово. И Слово то было явлено в Книге...
Ольшанский взял с продолговатой металлической тарелки шампур с нанизанным на него жареным мясом, повертел задумчиво, положил на место, не притронувшись. Посмотрел на часы. А вообще-то, олигарха слегка забрало от коньяка — появилась некоторая дерганость в движениях и легкая замутненность во взгляде.
— Время у нас еще есть, — сказал Ольшанский. — Кстати, знаете, как называлась та книга? «Дорога в Атлантиду», вот как она называлась...
...Книгу он обнаружил на общественном чердаке того дома, в котором появился на
Временное, как водится, превратилось в вечное (между прочим, некоторые из такого рода бараков и по сю пору украшают рабочие окраины многих городов вообще и Шантарска в частности, и люди в них еще как-то умудряются жить).
— Прошу заметить, у меня было счастливое детство, несмотря на всю убогость и неустроенность быта. Сейчас вспоминаю, как мы ютились втроем в одной комнатухе, какая слышимость была в бараке, как перед зимой конопатили все щели, коим число было мульон... Вспоминаю, что если... М-да, а ведь действительно был счастлив!
Ольшанский вновь приложился к бутылке, но на сей раз ограничился одним глотком. Затем все же стянул с шампура кусок мяса, забросил его в рот. Прожевав, продолжил:
— В общем, и ослу понятно, что все мало-мальски ненужные вещи не хранили в комнатах, где и без того было не развернуться, а либо выкидывали на улицу, либо волокли на чердак. Чердак был любимым детским местом, хоть взрослые и гоняли нас оттуда, справедливо опасаясь пожаров. Эдакий романтический мир отверженных вещей...
Кто отнес на чердак ту книгу, мальчик Сережа Ольшанский так и не выяснил. Да и не пытался выяснить, поскольку всерьез опасался, что объявившийся хозяин вдруг возьмет и отберет у него книгу.
Это было дореволюционное издание с «ерами» и «ятями», со всякими там «жуткаго облика» и «страшныя истории», с черно-белыми гравюрами. Книга слегка обгорела по краю, побывав в неведомых передрягах, обложка отсутствовала, как и добрая четверть страниц. Хорошо хоть автор и название были пропечатаны сверху на некоторых из страниц: Пашутин И. Г. «Дорога в Атлантиду»...
Много лет спустя Ольшанский навел справки об этом Пашутине И. Г, и его «Дороге в Атлантиду». Между прочим, нелегким делом оказалось. Запросы в обычные общедоступные библиотеки и архивы ничего не дали. И пришлось задействовать чудотворящую силу больших денег, которая сбоев, как правило, не дает и к результату рано или поздно приводит. Вот и на этот раз брошенные на проблему ученые мужи, которых никто не ограничивал в средствах, расстарались со всем мыслимым усердием и где-то раздобылитаки интересующие олигарха сведения.
Выяснилось, что книга была издана автором за свой счет в 1907 году в Санкт-Петербурге, в небольшом, никому не известном издательстве «Золотой грифон» (кстати, так и не ставшем большим и известным, а благополучно перекупленном вскоре успешным «т-вом М. О. Вольфа», где оное издательство и растворилось), и напечатано сей книги было всего сто экземпляров. По всей видимости, автор и не предполагал продавать свой труд, просто хотел раздать родственникам и друзьям, ну и оставить пару-тройку экземпляров для семейного архива — вдруг удастся заразить своим энтузиазмом кого-нибудь из детей или внуков с правнуками, вдруг кто-то из них возьмет да и продолжит дело отца...