Печать скорби (Война за мир)

Бушков Александр Александрович

— Как у нас говорят, дурное дело — нехитрое. И в пять минут можно уложиться, чего уж говорить про только что прибывшего... Как-нибудь, даст бог, за рюмкой хорошего коньяка я вам расскажу множество забавных случаев из своей практики на тему: «Ах, как же мало времени занимает преступление!» Значит, наручники, говорите, вам мешают морально расслабиться и предаться чистосердечным откровениям?

— Да уж не помогают, это точно, — тяжко вздохнул Сварог.

— А хулиганить не станете? — с усмешкой спросила рыжая. — Бросаться на меня с криками: «Волки позорные, убью бля, нах!» — не будете? Я

ж не знаю, как у вас в заграницах принято вести себя на допросах...

— Мне поклясться? Какие ваши клиенты обычно дают клятвы — «век воли не видать» или «божусь за пидараса»?

— Ого! Поражаюсь информированности рядового заграничного обывателя.

Шевчук забрала у Сварога искуренную до фильтра сигарету, загасила ее в пепельнице, загасила свою сигарету, поставила пепельницу на стол рядом с телефоном, обошла стул, на котором сидел Сварог, и расстегнула ему наручники. Помахивая «браслетами», вернулась за стол.

— Ну что, начнем разговор?

— Начинайте, — сказал Сварог, растирая запястья.

— Значит, вы у нас... — из большого бумажного пакета рыжеволосая достала прямоугольных очертаний предмет в пупырчатой кожаной обложке, в котором Сварог признал «свой» заграничный паспорт. — Чарльз Беркли? Гражданин Великобритании?

— Подданный ее величества английской королевы, — поправил Сварог.

— Вам виднее, вам виднее, — проговорила рыжая, постукивая корочкой паспорта по столу. — А вот скажите, как такое может быть? Имя у вас насквозь нерусское, местожительство тоже, а говорите без малейшего акцента. И более того, знакомы с.., весьма специфическими оборотами русской речи. Признаться, я заинтригована. Пожалейте женщину, удовлетворите ее любопытство.

— А разве это имеет хоть какое-то отношение к моему пребыванию здесь?

— Мы же просто разговариваем, не забыли? — напомнила Шевчук с легкой насмешкой.

— Это вы просто, а у меня так, простите великодушно, не получится, — Сварог почувствовал, что помаленьку начинает злиться. — Вы лучше объясните мне, наконец, в каком качестве я здесь нахожусь? Насколько я знаю ваше законодательство, я ничего противоправного не совершил.

— А я вот в этом не уверена, представьте, — пожала плечами Шевчук.

— Неуверенность в вашей стране — весомая причина для ареста?

— Для задержания.., мистер Беркли, для задержания. Разницу улавливаете? Для того чтобы арестовать, необходим подписанный прокурором ордер, а для задержания достаточно лишь весомых подозрений. Например, в том, что человек выдает себя за другого, а сам, может быть, находится в розыске и даже пуще того, в международном розыске. Поэтому необходимо всесторонне проверить его личность, сделать запрос в Интерпол, дождаться ответа оттуда...

— И на какое время ваше законодательство разрешает задерживать ни в чем не повинных людей?

— Ах да, простите, что сразу не сказала! Я все время забываю, что передо мной представитель другого государства, — ласковейше улыбнулась Шевчук. — Тогда спешу вас уведомить, что имею законнейшее право закрыть вас всего на семьдесят два часа. Не очень много, согласитесь? Правда, иногда случаются досадные неприятности, которые у нас принято прятать за хитрой формулировочкой «ввиду вновь открывшихся обстоятельств».

С ее помощью.., ну если между сторонами никак не желает складываться должный консенсус.., можно затянуть чье-то пребывание здесь ой как надо-олго, уж поверьте.

— А сложностей международного характера не боитесь?

— Не-а, не боюсь, — тряхнула головой Шевчук. — Во-первых, битая настолько, что уже, право, и сама не знаю, чего могу по-настоящему испугаться. Во-вторых, сейчас вам не вчера. Это вчера от одного слова «иностранец» у русского человека тут же начинали дрожать колени. Как же, к нам явились почти полубоги! Теперь к иностранцам, видите ли, привыкли, даже в нашей глуши. И в-третьих, отчего-то мне кажется, что не примчатся за вас вступаться авторитетные международные структуры. И не авторитетные тоже. Чутье мне подсказывает...

«В себя я пришел, душеспасительные беседы с этой рыжей лисой мне вести ни к чему, — вдруг понял Сварог. — Так что следует попытаться вызнать что-либо полезное про Н'генга. И делать отсюда ноги».

— А чутье просто так не возникает, оно возникает из множества мелких деталей. А в нашем с вами случае таких деталей — пруд пруди, и одна другой подозрительнее. Сначала я встречаю вас на Олеговой пустоши, а спустя несколько минут там начинается бойня. Потом на трассе находят сгоревшую машину, набитую, как шпротами банка, изуродованными телами. Выясняем, чей автомобиль — и тут на домик хозяйки авто нападают весьма серьезно экипированные люди. Люди перебиты, причем довольно экзотическим способом, а хозяйка и ее спутник исчезают в неизвестном направлении. Но один из охранников «Золотой пади» описал ее спутника, и сие описание удивительным образом подходит к вам. Я еду домой отоспаться, проезжаю мимо улицы Карчека — а тут опять труп. И угадайте, кого я вижу около дома? Ну не подозрительно ли... Вот чутье и включилось. Только вот ума не приложу, откровенно говоря, как это вы умудрились так быстро сменить костюм и, главное, зачем. Думали, что не узнаю?

Сварог промолчал. Он вообще ни бельмеса не понимал. Какая такая Олегова пустошь, какая «Золотая падь»? Какой костюм, ешкин кот?!

— Можно только два вопроса? — спросил он.

— Ну?

— Кто погиб на Карчека?

Шевчук ненадолго задумалась, но все-таки ответила:

— Некий гражданин Пак, Серафим Иванович. Знакомы?

Она не врала. И Сварог покачал головой. Черт. Эх, надо было не отсыпаться в гостинице, а сразу ехать к дедушке! Черт, черт, черт...

— А второй?

— Что второй?

— Второй вопрос. Что сталось с моим приятелем? Где он сейчас? — впрямую спросил Сварог.

— Приятель, говорите? — задумчиво прищурилась рыжеволосая. — Так и рвется с языка: «Вот, значит, какие у вас приятели!» Он, ни много ни мало, убил трех человек. Трех. Причем с особой жестокостью и без видимых мотивов. Не знаете, кстати, что на него нашло?

— Не знаю, — честно сказал Сварог. — Думаю, его спровоцировали. Он, знаете ли, всю сознательную жизнь провел в диких лесах, где много-много хищных зверей, жил вдали от цивилизации. Жил по своим законам и привык защищать себя сам, как умеет, а не звать на помощь полицию. Он и слова-то такого — «полиция» — еще не успел разучить. Так он.., жив?