Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе?
Шрифт:
«С 1 апреля преподавание литературы закончилось».
Не буду говорить сейчас о том, что многие темы выходили за рамки программы. Поражали сами по себе формулировки. Вот всего лишь несколько примеров.
«Тема греха, возмездия и покаяния в пьесе А. Н. Островского “Гроза”». По богословскому словарю, при покаянии христианин, «искренне и сердечно раскаиваясь в грехах своих», «намеревается исправить свою жизнь». По энциклопедии «Христианство», «для действенности таинства необходимо искреннее раскаяние и твердое намерение исправить свою жизнь…» Но разве Катерина отрекается от своей любви, разве раскаивается в ней? «Мне только проститься с ним, а там… там хоть умирать». «Ах, как я по
«Муза Некрасова… очень часто, смешивая благородные чувства с грубостью манер, нравится своей изысканностью» (А. В. Дружинин). Скажу откровенно: не знаю, как написать сочинение на эту тему.
«От своих предшественников Блок отличается тем, что к судьбе России он подходит не как мыслитель, с отвлеченной идеей, а как поэт – с истинной любовью» (В. А. Жирмунский). Вырванные из контекста слова Жирмунского ставят школьника в сложное положение: а что Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Фет, Тютчев подходили к судьбе России не с истинной любовью, а с отвлеченной идеей?
А как написать обычному школьнику (школьнику, а не студенту филологического факультета или ученику профильного филологического класса) на такие темы, как «Стихотворения Маяковского все время на острие комического и трагического» (Ю. Е. Тынянов), «В чем своеобразие любовной лирики А. Пушкина», «Каковы особенности лирики Б. Л. Пастернака?», «Она (Ахматова) первой обнаружила, что быть нелюбимой поэтично» (К. И. Чуковский). Особенно страшно становилось при знакомстве с темами, направленными на размышления над нравственными, философскими, эстетическими проблемами. Тем более что перед этим было дано указание, что темы эти даны «в традиционной, свободной» формулировке, «требующей, однако, опоры на литературный материал, а не на жизненные впечатления учащихся. В последней теме отражена специфика предмета, связанная с вопросами этики, психологии, философии». Каково! Но как это можно запретить размышлять обо всех этих проблемах и не обращаться при этом к своим личным жизненным впечатлениям? Вы может себе представить без жизненных впечатлений статьи Белинского, Добролюбова, Писарева, Чернышевского, Страхова, Аполлона Григорьева, Дружинина, Иннокентия Аннинского? Не говоря уже о философской и этической публицистике Гоголя, Тургенева, Достоевского, Толстого, Горького, Блока. Хорошо, что хоть слово свободная поставили в кавычки.
А каковы сами темы! Опять же, лишь несколько примеров.
«Любить истинно может только созревший человек». Работая в школе, я-то знаю, что это не так.
«Сильные люди всегда просты». Это Печорин, Базаров, Андрей Болконский, Раскольников, Григорий Мелихов просты?
«Счастье… обширно и многогранно: лишенный возможности быть счастливым в одном, найдет свое счастье в другом» (Л. Н. Андреев). (По одному или нескольким произведениям русской литературы XX века.) Не буду говорить о том, что у наших составителей есть милая привычка приписывать писателям слова героев их произведений. Так что вообще неизвестно, что, когда, при каких обстоятельствах было сказано. Но ведь эти слова кощунственны. Попробуйте применить их к Григорию Мелихову. Попробуйте наложить эту формулу на судьбу Ивана Денисовича. Попробуйте сквозь эту тему посмотреть на матерей тех, кто погиб на войне. В том же Беслане. И вспомните Некрасова:
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слезы —
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве.
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
Зато как мажорно, оптимистично, идейно звучит эта тема.
Все эти темы толкали на велеречивое, патетическое словоговорение, а если честно, на словоблудие. Они не давали возможности сказать о времени и о себе, о том, что волнует юного автора. Все они требовали подтвердить чужие, вырванные из контекста мысли, данные как истина.
А через несколько месяцев разразился скандал. Журнал «Русская словесность» документально доказал, что многие эти «свободные» темы были заимствованы
В «Записных книжках» Сергея Довлатов есть такой эпизод:
«Я был на третьем курсе ЛГУ. Зашел по делу к Мануйлову. А он как раз принимает экзамены. Сидят первокурсники. На доске тема: “Образ лишнего человека у Пушкина”.
– Сколько необходимо времени, чтобы раскрыть эту тему?
– Мне?
– Вам.
– Недели три. А что?
– Так вот, – говорит Мануйлов, – интересно получается. Вам трех недель достаточно. Мне трех лет не хватило бы. А эти дураки за три часа напишут».
Нет, они не дураки. Но они не виноваты в том, что им предлагают дурацкие темы и вопросы.
Что же делать? Надо было спасать учеников и учителей. Газета «Литература» выпускает несколько специальных номеров с комментариями к темам. Московский институт усовершенствования учителей – срочно две книжки, где также каждая тема прокомментирована. И с теми, и с другими рекомендациями в чем-то можно поспорить. Но они на уровне культуры. Но вот, изданные стремительно (вот что значит частная инициатива) тридцатитысячным тиражом, выходят три выпуска шпаргалок (так и написано на обложке: «Шпаргалки для экзаменационного сочинения 2003 года», мелкий шрифт, пунктирные линии, обозначающие, как нужно вырезать нужную тебе тему, потому что тогда текст оказывался и на одной, и на другой стороне шпаргалки) были уже за пределами культуры. Естественно, пошли в ход и выпущенные до этого года пособия, а их было неимоверное количество. Не говоря уже об интернете.
Вот, к примеру, книжица о «Преступлении и наказании». Краткий пересказ романа, статьи о романе, подборка выписок из философских, литературоведческих и критических работ, Страхов, Зеньковский, Мережковский, Аннинский, Бердяев, Бахтин, сочинения по роману. Наглядный и предметный урок: оказывается, можно цитировать Мережковского и Бердяева и писать сочинения о непрочитанном. Несколько лет назад вновь снял с полки в магазине сей труд: 7-е стереотипное издание.
Или вот на соседней полке. Опять же «Преступление и наказание». 35 страниц пересказа романа (один из главных эпизодов выглядит так:
«Идет к старухе, отдает ей “заклад”, незаметно достает топор и убивает процентщицу. После этого начинает шарить по шкафам, сундукам и проч. Внезапно возвращается Лизавета. Раскольников вынужден убить и ее».
Очень выразительно это «вынужден убить», дескать, ничего не поделаешь, вынужден убить. Затем 90 страниц статей о романе и отрывков из литературоведческих работ. На последней странице обложки:
«Книги серии “Классика для школы” содержат тексты произведений и литературоведческие материалы к ним. Выпускается в помощь школьникам для подготовки к урокам литературы и абитуриентам для подготовки к вступительным экзаменам в вуз».
Теперь это называется тексты произведений.
Понимают ли издатели такого рода продукции, призванные сеять «разумное, доброе, вечное», что выхолащивают душу русской литературы, ибо живет эта душа только в слове писателя. Что все это литература без литературы. Да и уроки литературы в школе все чаще становятся уроками без литературы. Но дело не только в этом. Когда выпускник, не прочитавший романа Достоевского, переписывает из типографской шпаргалки сочинение на тему «Чистый свет высокой нравственной идеи в русской литературе» или «Гуманизм романа “Преступление и наказание”», он усваивает уроки лжи, фарисейства и циничного отношения к этим самым высоким нравственным идеям, превращенным в товар. Когда он списывает из той же книжки слова о том, что «каждый из нас должен в момент повзросления пройти через Достоевского», которого он не читал, он учится разлагающему душу словоблудию.