Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»
Шрифт:
– Синьор! Я вчера смазывал ваши части и поставил флакон в шкафчик! Куда вы его задевали?
Но шлифовальный молчал, и было видно по выражению его лица, что он тоже расстроен происшествием. Рядом на «Кейстоне» работал Филька. Игорь подозрительно посмотрел на Фильку и на шепинг, но у обоих выражение было самое добродетельное. Игорь целый день искал свое масло, так и не нашел. Подобные случаи перестали удивлять колонистов.
Кражи в колонии продолжались. С открытием нового завода они сосредоточились на инструментах. Не было дня, чтобы не пропадало что-нибудь возле того или другого станка: микрометр, штанген, приспособление,
– Тут… в этой колонии, воров… половина. Вот увидите, они все раскрадут.
Воргунов неохотно, морщась, подписывал акты, отворачивался от Баньковского, а потом шел к Захарову:
– Что делать? Нельзя же работать! Микрометры – ведь дорогая вещь, их не так легко достать.
Захаров молча выслушивал, круто поворачивался на стуле, опирался руками на колени: на одну ногу кулаком, на другую ногу локтем, закусывал нижнюю губу. Воргунов следил за ним и спрашивал:
– Как вы думаете, сколько воришек есть в колонии?
Захаров отвечал, не меняя позы.
– Петр Петрович, воришки есть, конечно, но наши воришки – люди с чувством и сердцем, они на заводе красть не будут.
– А кто крадет? Кто? Я сплю и дрожу: если будут украдены фрезы, мы остановимся надолго. Таких фрезов во всем городе нет, они никому не нужны, кроме нас, а сделать фрез, вы знаете, что это значит?
Говорят, если у человека на лице родимое пятно, то он к этому привыкает. Кражи в колонии были тоже неприятным родимым пятном, которое искажало светлое человеческое лицо коллектива, но привыкнуть к нему колонисты все-таки не могли. Игорь несколько дней искал свое масло, другие искали свои микрометры и штангены, но думали все уже не о своих обиженных станках, а о большом всеобщем горе, о всеобщем бессилии коллектива. Думали и складывали в глубине души молчаливые глыбы гнева и оскорбления.
Игорь еще искал свое дорогое масло, когда перед обедом в кабинет Захарова пришел дежурный бригадир Рыжиков и забыл даже стать как следует.
– Алексей Степанович, новая кража: все фрезы с зуборезных, до одного!
– Что?
– Ни одного фреза не осталось – восемнадцать штук!
Захаров снял пенсне, положил на стол, крепко прижал пальцы к глазам, потом долго натирал ладонями щеки, и только тогда [297] сказал:
297
Редакторская правка «наконец».
– Есть!
– Обыск нужно, Алексей Степанович.
– Не нужно… обыска.
Рыжиков вздохнул, молча поднял руку и вышел.
21
Враги
В пять часов вечера Филька и Ваня Гальченко вышли из кабинета Захарова. Володя Бегунок
– Ах, да, – сказал Захаров, – ты извини, срочно нужно. Я все равно хотел тебе сказать, ты задержи ужин, потом поужинаем.
Но раньше, чем собрались бригадиры, Игорь Чернявин стал перед Захаровым и сказал:
– Я знаю: масло сперли Филька и Ванька. И я прошу: вы их построже допросите.
– Но ведь у тебя нет доказательств?
– Если бы были доказательства, я вас не беспокоил, а прямо в совет бригадиров. А вы их хорошенько допросите. Они работают рядом на «Кейстоне» и сперли.
В кабинете сидели Воргунов, Соломон Давидович и Надежда Васильевна. Игорь не стеснялся их присутствия, теперь было все равно, никого нельзя жалеть и ни с кем считаться. Захаров почему-то улыбался и явно не сочувствовал Игорю:
– Что же я могу сделать?
– Их нужно в работу взять, Алексей Степанович. Я позову.
– Позови.
Звать было недолго. Игорь открыл дверь в комнату совета и сказал:
– Эй вы, ступайте сюда.
Очевидно, обвиняемые прекрасно догадались, кому нужно «ступать сюда». Филька и Ваня вошли в кабинет, аккуратно салютнули Захарову. Ваня тихонько присел на диване и сразу засмотрелся на потолок. Филька стал перед столом, готовый разговаривать с Захаровым. Захаров поправил пенсне и спросил голосом средней строгости.
– Чернявин вот… обвиняет вас в том, что вы взяли у него флакон масла.
Филька поднял глаза к Игорю:
– Мы взяли масло? Чудак какой! Ничего мы не брали.
Чернявин упорно двинул головой и плечами:
– А я говорю: вы взяли.
У Фильки замечательная мимика: она убедительна, серьезна, пышет здоровьем.
– Ты посуди, Игорь, для чего нам твое масло? У нас свое есть!
– У меня было особенное, дорогое!
– Ах, особенное? Очень жаль! Где оно у тебя стояло?
– Да чего ты прикидываешься? Где стояло! В станке, в шкафчике!
Филька даже головой помотал от сильной впечатлительности:
– Воображаю, как тебе жалко!
Игорь взмахнул рукой – жест отчаяния!
– Смотрите, он еще воображает! Вы на это масло давно зубы точили.
– Мы и не знали, что оно у тебя есть. Правда же, Ваня, не знали?
Ваню этот разговор, кажется, совсем не интересовал. Ваня больше разглядывал кабинет, это вполне устраивало его, так как избавляло от необходимости встречаться с разными взглядами Соломона Давидовича, Воргунова… Так же, рассматривая кабинет, Ваня завертел головой, значит, действительно они не знали ничего про масло. Игорь закричал:
– Вот распустились! Стоит и брешет: не знали! А сколько вы ко мне приставали: дай помазать! Приставали?
Филька добродушно согласился:
– Ну… приставали.
– И что же?
– Да… ничего… Что же? Не даешь, и не надо.
– А сколько раз вы просили Соломона Давидовича купить вам такого масла? Чуть не со слезами: купите, купите! Что ты теперь скажешь?
Действительно, что теперь скажет Филька? Этот вопрос всех заинтересовал: Захаров даже вперед подался и положил голову на кулаки. Филька повел носом и руку поднял для более убедительного жеста: