Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»
Шрифт:
– А что ж тут такого? Просили. Ни с какими слезами только, а просили.
– А вот уже четыре дня не просите и не вякаете! А?
Филька с обычным для него оскорбленным выражением отвернулся и прошептал:
– И не вякаем, а что ж?
Видно было, что Фильке сильно надоел этот пустой разговор. Он даже вздохнул незаметно. Но Игорь приставал, как смола, и пользовался тем, что дело происходит в кабинете.
– А почему это?
Филька
– До каких же пор приставать? Не покупает – и не надо! Тебе купил, а нам не покупает. Значит, он к тебе особую симпатию имеет!
Блюм не выдержал нейтралитета на своем диване:
– Ах, какой вредный мальчишка!
Ваня не повернул головы, мало ли что могут сказать люди. Но Филька оглянулся и неожиданно для всех подарил Соломона Давидовича очаровательной улыбкой. Соломон Давидович пригрозил ему пальцем.
– А мажете вы как? – приставал дальше Игорь.
Этого удара Филька, пожалуй, и не ожидал. Ваня тоже вытянулся на диване и навострил уши. Пришлось Фильке снова обиженно отворачиваться:
– Обыкновенно, как…
– Я знаю. Встаете, еще вся колония спит, и в цех. Через окно. Филька мажет, а Ванька на страже стоит. Что, не так?
Захаров теперь не выпускал Филькиных глаз, а это было очень неудобно. Хоть на кого так смотреть все время… И Филька не стал вдаваться в подробности, а ответил коротко:
– Мажем, как нам удобнее.
А Ваня Гальченко с дивана поддержал его звонким советом:
– И ты можешь раньше всех вставать и мазать.
Игорь беспомощно развел руками. Соломон Давидович подумал, что нужно зайти с другой стороны:
– Вы такие хорошие мальчики…
Но Захаров перебил его доброе намерение. Ни снимая головы с кулаков, он сказал медленно:
– Убирайтесь вон! Нахалы!
Одновременно Филька и Ваня подняли руки в салюте. Салют вышел радостный, и только на долю Игоря пришлась самая незначительная порция вредного, дразнящего взгляда. Мальчики, подталкивая друг друга, выбрались из кабинета. Все захохотали громко, только Игорь был недоволен:
– Ну что ты будешь с ними делать?
Соломон Давидович утешил Игоря:
– Я вам, товарищ Чернявин, еще куплю такого масла. А они пускай уже мажут. Они же влюблены в свой «Кейстон».
Воргунов посмеивался над Игорем:
– Так вы ничего не выяснили с маслом, товарищ Чернявин?
– С ними выяснишь! У меня с ними хорошие отношения, вот они и пользуются. Когда вымажут весь флакон, сами скажут, а теперь ни за что! Им масло отдавать не хочется. И где они его прячут, интересно знать, я у них уже в спальне смотрел.
– При них?
– А что ж, церемониться с ними буду?
– Да. Это… молодцы! Станок у них, не у каждой девушки постель
В дверь заглянул Баньковский:
– Меня в совет звали, Алексей Степанович?
– Да, очень важный вопрос, прошу.
– О фрезах?
– И о фрезах поговорим.
Баньковский скрылся, Воргунов спросил:
– О фрезах совет?
Захаров улыбнулся какой-то особенной радостной улыбкой и вышел из-за стола:
– Надеюсь, что фрезы сегодня будут у вас на столе, Петр Петрович.
Володя Бегунок открыл дверь, вытянулся, от него тоже исходили негасимые лучи радости:
– Совет бригадиров собрался, Алексей Степанович.
Торский, несколько удивленный экстренностью совета, открыл заседание.
– Слово Алексею Степановичу.
Захаров весело оглядел своих бригадиров и обычных гостей:
– У меня слово будет короткое. Я только прошу предоставить слово для доклада Филе Шарию.
– Для доклада? Филька докладчик?
– Да, товарищ Шарий докладчик, и по самому важному вопросу, правда, я не знал, что к этому важному вопросу прибавилось еще и масло товарища Чернявина, но все равно, прошу внимательно выслушать докладчика.
Филька важно поднялся, как полагается докладчику, вышел к столу Торского, заметил слишком веселый взгляд Лиды Таликовой, опустил на одно мгновение глаза:
– Приходим мы сегодня с Ваней Гальченко в цех, а еще и сигнала «вставать» не было…
– «Кейстон» смазывать, – про себя как будто хрипнул Воргунов.
Бригадиры рассмеялись, Филька серьезно кивнул:
– Угу. Мы имеем право смазывать наш шепинг?
– Только масло краденое! – сказал Игорь.
Филька повернулся к председателю:
– Витя, я прошу… чтоб меня не оскорбляли.
– Говори, говори, – ответил Витя, – не оскорбляйся.
– Приходим мы с Ваней в цех, давай смазывать. Только мы наладились, зашел Рыжиков с Баньковским, из литейной вышли. Мы скорей за Игорин «Самсон Верке» и…
В комнате совета вдруг раздался треск, звук удара, шум неожиданной возни, крик Зырянского:
– Нет! Я смотрю!
От дверей Рыжиков с силой был брошен прямо на середину комнаты. Он упал неудачно – лицом на пол, и когда поднял лицо, рот у него был в крови. Все вскочили с места, Захаров закричал:
– Колонисты! К порядку! Зырянский, в чем дело? Брацан, подними этого.
Но Рыжиков и сам поднялся, стоял посреди комнаты и рукавом вытирал окровавленный рот. На руке у него яркая шелковая повязка дежурного бригадира. Зырянский быстро подошел к нему, сильно рванул, повязка осталась у него в руке. Он размахнулся, бросил повязку на пол, зашипел в лицо Рыжикова: