Педология: Утопия и реальность

Залкинд Арон Борисович

Классовая целеустремленность этой платформы вполне ясна: как ребенок должен постепенно изжить этапы исторической эволюции человечества, так и все человечество должно очень и очень постепенно отходить от своего древнего опыта и медленно-медленно включаться в новую обстановку, тем более такую, в которой все старые отношения перекраиваются наизнанку.

Биогенетизм с подобной «диктаторской» установкой оказывается в научном отношении плохо подкованным. Он не подтверждается ни социальной, ни биологической историей человечества, не подкрепляется и современным материалом.Последние противодоказательства (наблюдения

над современным ребенком)оказываются наиболее убедительными, выросли же они по преимуществу в советских условиях, где впервые проводится боевая попытка жестокого единоборства «новой педагогической среды» с «древним биофондом».

Каковы же исторические опроверженияимпериалистических притязаний биогенетизма? В основе они сводятся к следующему. Метод аналогий между внутриутробным и послеутробным развитием оказывается гибельным.

Если стадии изменения рода измеряются колоссальными историческими периодами — десятками и сотнями тысячелетий, то стадии изменения вида можно исчислять в лучшем случае тысячелетиями, а в наше динамическое время даже не столетиями, а десятилетиями, подчас годами (периоды войн, революций). Десятки тысячелетий при медленно изменявшейся внешней среде конечно, глубоко врезаются в организм и потому сжато воспроизводятся, повторяются зародышем. Тысячелетия же, а сейчас столетия, десятилетия видового развития не представляют собой такого длительного срока, не создают таких прочных свойств, которые закрепились бы для автоматического их повторения, тем более, что мы вообще не знаем «чистого» человечества на протяжении тысячелетий и десятков тысячелетий.

Человеческие группы передвигались, одна раса врезалась в другую, одна стадия хозяйственной культуры пришлой или соседней группы внедрялась в другую, часто ломая ее. Эти передвижники, смещения, ломки не могли не отражаться и на унаследованном групповом биологическом опыте, сотрясая его, отрывая отдельные его элементы, заменяя их другими, новыми. Биологически однородного человечества, стройно развившейся однородной истории биологического развития человечества мы не знаем, т. е. не может быть и стройно «автоматического» воспроизведения никогда не существовавших этапов этого развития.

Как видим, действительная история древнего человечества плохо вяжется с «историей» в понимании ее биогенетистами.

Но этого еще мало. Новая история человечества оказывается еще более жестокой. Ведь она характеризуется могучим, все более нарастающим развитием производственных сил, заново перекраивающим всю окружающую человека среду. Производственный прогресс ломает и коверкает окружающую, так называемую естественную природу, все более подчиняя ее человеку. Человеческий организм, по мере освобождения себя от непосредственной власти естественной среды, все больше попадает под влияние тех условий, которые развиваются вместе с ростом производительных сил.

Все меньше зависит он от естественной природы (солнца, леса, реки и пр.), все глубже погружается он в усложняющуюся искусственную среду, созданную производством, в среду общественную. Рост индустриальной техники последнего столетия, обострение классовых отношений, классовой борьбы перекраивают заново всю установившуюся в период примитивного земледелия систему биологического опыта человека.

Люди пользуются конечностями, органами чувств, дышат и т. д. в современных городах при современном типе борьбы за существование далеко не так, с сильно изменившимися приемами

в сравнении с тем, как это проделывалось их предками несколько столетий назад. Это меняет, конечно, и всю установку внутренних органов. Все так называемые «инстинкты», все так называемые «типические» законы пола, возраста, наследственности, все установившиеся некогда нормы основных функций (пищеварение, кровообращение, дыхание и т. д.) претерпевают сейчас, под давлением гигантски усложняющегося производственно-общественного бытия, и, в первую очередь, под влиянием классовой спецификации социальной среды, глубочайшие и достаточно быстро развертывающиеся метаморфозы.

Некогда твердая, мощная система древних биологических навыков человека, дававшая право говорить о почти прочных законах человеческой физиологии, зашаталась, раздробилась и начала расползаться по всем швам. Но окружающая производственно-общественная среда меняется сейчас с чрезвычайной быстротой, и человеческий организм не успевает зафиксировать устойчивую серию новых биологических свойств, способных, как бронирующий фонд, переходить по наследству.

Большинство вновь приобретаемых биологических сочетаний оказывается легко разрываемыми и требующими беспрестанных, все новых и поневоле пока хрупких поправок.

Биологические потрясения последних эпох имеют колоссальное значение. Сломались старые установки и не могут быть «воспроизведены» в чистом их виде. С первых недель и месяцев, одновременно с использованием остатков сохранившихся ценных древних свойств, ребенок прибегает и к незаменимым установкам, накопившимся в последние исторические периоды, дополняя их навыками, родившимися уже в процессе его личной жизни. Выделить в этом пестром клубке преобладающий над прочими проявлениями древний фонд будет большей частью отвратительнейшей натяжкой.

Последние десятилетия социальной истории человечества научили нас радикально переоценивать значение этого древнего фонда. Первобытные, некультурные народности, в несколько десятилетий пролетаризируясь, быстро изживают свой мистицизм и «материализируются». Разорившиеся феодалы быстро теряют свой «охотничий инстинкт» и стремглавпревращаются при удаче в хороших торговцев. Тысячелетиями косневшая в невежестве («биологическая мозговая отсталость») трудовая рабоче-крестьянская «чернь», завоевав власть, быстро выделяет тысячи политических, военных, хозяйственных творцов.

Много ли в этом материале пищи для биогенетического принципа?

Особенно подавляющим оказывается материал наблюдений над советским ребенком, который впервые в истории мировой педагогики попал в «обезвоженную» среду, дающую возможность жестко проконтролировать действительные соотношения древнего и нового слоев его биологического фондаПри этом наблюдения проводились людьми, не завороженными педагогическими целеустремлениями класса, стоящего на позиции биогенетизма.

И что же? «Могучие» педагогические замки биогенетистов рассыпались как карточные домики. Мистические установки детства, сверхиндивидуализм, отрыв игр и интересов от современности и погружение их в прошлое, тяга к внереальной сказке и прочее и прочее, — все это оказалось голой фикцией.

Как только вместо «плодной воды» или, вернее, вместо «буржуазной воды» вокруг ребенка оказалась иная социальная и педагогическая среда, не заинтересованная в победе биогенетических идеалов, — подпорки последних сломались, рухнули вместе с биогенетической педагогикой.