Пехота Апокалипсиса
Шрифт:
В комнате или у него в голове?
В Крыму не его пытались убить...
Гриф встал из кресла, подошел к Машиной кровати. Девочка спала. Именно спала, подложив руку под щеку, а не застыла в мертвенной бледности приступа.
Нужно что-то решать, подумал Гриф. Завтра она снова потребует идти и спасать Лукича.
И завтра Гриф согласится. Согласится.
И что-то мягкое и теплое скользнуло по сердцу Грифа, словно одобряя его решение, подтверждая его правильность.
Завтра все будет хорошо, проплыло в сознании Грифа, когда
Старший уснул. Младший сбегал в одну из свободных спален, принес подушку и одеяло.
Сволочь, сказал Младший, соскочить решил. Сволочь, повторил он тихо, чтобы, не дай бог, не разбудить спящего.
А обо мне ты подумал, спросил Младший и поправил одеяло. Как же я без тебя?
Глава 7
Утром Лукичу позвонил Касеев.
– Привет,– сказал Лукич вполголоса и оглянулся на кухню – Алена готовила завтрак.
– Мне сейчас перезвонила Быстрова.– Голос журналиста был глух и бесцветен, словно надоело все Касееву безмерно.– Через сорок минут мы с ней встречаемся на выезде из города. Все остается в силе, с ней едут менты и кто-то из прокуратуры...
– Понятно...
– Мы у вас будем часа через два...
– Через три, не раньше,– у нас снега навалило.– Лукич попытался глянуть в окно, но оно за ночь замерзло.– И мороз.
– Значит, через три...– сказал Касеев.– Вы решили?..
– Интересуешься, будет кино про войну или нет? – усмехнулся невесело Лукич.– Не будет.
– Если надумали исчезнуть, придется выбросить свой телефон. Его местоположение можно...
– Даже в выключенном состоянии,– оборвал журналиста Лукич.– Не учи отца это самое... За предупреждение – спасибо. Нас же, кстати, могли записать. У тебя проблемы могут...
– Какая разница? – ответил Касеев, и снова в его голосе почудилась Лукичу усталость и даже безысходность.
Будто это не участкового будут арестовывать по требованию взбалмошной дуры, а его, известного журналиста.
– Ну, удачи,– сказал Касеев.
– Увидимся,– сказал Лукич и положил телефон на тумбочку возле кровати.
Думал он этой ночью и о бегстве куда подальше, даже успел наметить маршрут, но потом плюнул на все это – куда спрячешься? Уйти в леса?
Деньги на карточке – считай, нету их. Первое, что сделают, став на след, отрубят именно карточку. Счет у них с Аленой общий, так что еще и ее оставить без денег...
Без связи в лес бежать, без телефона? Потом огородами пробираться к дому и спрашивать, нет ли в деревне немцев?
Опять же – чушь. А с телефоном его вычислят сразу.
Ребята в областном управлении рассказывали, что мобильник, сука, не только место укажет. Через него еще можно и сигнал обратный послать – шумовой или световой, а то и просто шандарахнет электричеством...
Об этом сильно не распространяются, предупреждают, правда, что отпечаток пальца при покупке аппарата снимается,
Для безопасности, про себя повторил Лукич.
Значит, часа три у него есть, чтобы дела закончить, с женой попрощаться...
– Завтракать иди,– позвала Алена.– Поешь домашнего напоследок. Там небось...
Лукич встал со стула, пригладил зачем-то короткий ежик волос и вышел на кухню.
Глаза у жены покраснели – наверное, плакала. Она никогда не плачет при муже. Лукичу поначалу вообще казалось, что его жена никогда не плачет...
В окно постучали.
– Сиди! – приказала Алена.– Даже сейчас не дадут спокойно поесть...
Она вышла в сени, Лукич слышал, как лязгнул засов, чего нужно, спросила Алена, что-то зачастил в ответ женский голос, со всхлипами и причитаниями...
Но что именно говорила пришлая баба, Лукич не разобрал.
– Не может он...– сказала Алена.– Ищите сами, а потом, если что, звони в район.
– Да как же это – не может?! – закричала баба, и Лукич признал по скандальным интонациям Дарью Соколову, вдовую вот уже восемь годов.
В одиночку тянула Дарья семнадцатилетнего оболтуса Васечку, который на шее у матери сидел с огромным удовольствием.
– Васечка не пришел! – Соколова перешла на визг, а визг ее, как знали все, слышен за полтора километра в безветренную погоду.– Ночевать не пришел... Думала – замерз где, бедненький, глаза б мои его не видели...
Лукич вышел на крыльцо, отодвинув осторожно в сторону жену.
– Здравствуй, Дарья,– сказал Лукич.
– А, вышел! – закричала Соколова.– Не спрятался за бабу свою...
– Рот свой поганый закрой.– Алена вроде как случайно взялась за черенок от лопаты, стоявший на крыльце.
И Лукич, вроде как случайно, на тот же черенок руку положил.
– Зайди, Алена, в дом.
Алена зашла.
– Моду взяла! – победно фыркнула вдогонку Соколова.– Я право имею! Ты у нас участковый, вот и должен днем и ночью порядок блюсти и нас охранять...
Лукич от греха подальше поставил черенок в сени и прикрыл дверь.
– Чего ты с утра пораньше завелась? Люди вон спят. Еще и солнце не встало...
– Ты мне скажи, когда этих крашеных уродов из деревни уберешь? – спросила, чуть умерив голос, Соколова.– Я уже дней десять смотрю, как они с нашими малолетками разговаривают, к себе манят... Агитируют, мать их так!
Лукич достал из кармана портсигар, зажигалку. Прикурил.
Вдову нельзя остановить, ее нужно просто переждать, а потом попытаться восстановить разрушенное, как после стихийного бедствия.
– Я своему говорила... Васечка, говорила, не ходи ты, сукин сын, к коровнику, умоляла – а он что?..
– Что? – спросил Лукич.
Напрасно он вышел на мороз, не одевшись толком. Тапочки, носки, спортивный костюм – тридцатиградусный мороз такую одежу не уважает. Вот и Лукича он с ходу обнял, панибратски, и вроде как шутейно провел холодной рукой по спине.