Пелагея Стрепетова
Шрифт:
Директора императорских театров этот репертуар устраивает.
Он разделяет его не только по должности, но и по личным вкусам.
Почти на целое десятилетие во главе дирекции оказывается И. А. Всеволожский. Утонченный аристократ, проживший полжизни в Париже и промотавший там большое состояние, он не скрывает презрения к отечественной литературе. Островского он называет «болотным цветком» и на представлениях его пьес старается не входить в ложу. Свое отсутствие он объясняет наутро тем, что на спектаклях крупнейшего русского драматурга
Не многим лучше этот сноб относится к пьесам Гоголя. Тургенева он допускает охотней, но всему предпочитает игривый водевиль или французскую адюльтерную драму.
Александринскую сцену надолго захлестывает поток низкопробных переделок с французского. Отечественные драматурги-ремесленники успешно соревнуются с западными учителями в бессодержательности и дешевой экстравагантности. На этом эффектном и поверхностном материале формируется целое поколение артистов. Традиции мартыновского реализма отходят в прошлое. Глубина социальных обобщений оказывается лишней. Гражданственность мешает, а то и становится смешной.
Зато все больше совершенствуется мастерство. Оттачивается до блеска искусство бытописания. Сверкающее, но не слишком глубокое. Отточенное, но малозначительное. Щекочущее нервы, занимательное, но волнующее не больше желательной меры.
В этой обволакивающей паутине запутываются многие великолепные дарования. Среди них и те, которым удалось прославить своим мастерством русский театр восьмидесятых годов.
Противоречия видны на расстоянии. Внутри их часто заслоняют обыденные мелочи, дела минувшего дня, успехи нынешнего вечера. На блестящие и ничтожные пустяки расходуется талант, творческая энергия, незаурядный интеллект.
Именно это и происходит в Александринском театре.
Чем более заметно оскудевает содержание пьесы, тем больше сил уходит на ее отделку. Чем менее значителен сценический образ, тем ювелирнее его шлифуют. Все изощреннее и тоньше становится изображение внешних примет действительности. Все дальше от нее уходит суть сценического искусства.
В эти годы на петербургской драматической сцене складывается редкостный актерский ансамбль. Повышается вкус. Обостряется меткость и наблюдательность. Рождаются на свет новые приемы игры. Точней и прозрачней передаются психологические оттенки. Но замечательные творческие силы все чаще растекаются мимо центральных задач. Главные темы времени не проникают в спектакли. Актер огромного идейного пафоса, актер-обличитель на долгий срок уходит со сцены. Его сменяет актер-мастер, актер-портретист, актер — умный и занимательный собеседник.
Высокая культура профессии становится целью. Исповедь уступает свое место анализу. Трагический пафос вытеснен очень умелой и прихотливой игрой чувств.
Казалось бы, чего же лучше?
И мог бы наступить в театре золотой век. Для исполнителей, шлифующих свое искусство. И для дирекции, к которой не за что теперь придраться. И для начальства, готового принять любую пошлость,
А зрители все больше охладевали к образцовой сцене. Ушла из зала петербургская интеллигенция. Ушла студенческая молодежь. Театр растерял аудиторию, для которой работал. И даже в подвластную контролю цензуры печать проникли тревожные голоса недавних посетителей партера.
Все больше оставалось в кассе непроданных билетов. Все чаще стали зиять пустые кресла и целые ряды в прекрасном здании зодчего Росси. Не помогла дополнительная реклама. Не исправляли положения участившиеся премьеры. Дирекция стала нервничать.
В оппозиционной «Искре» кто-то напечатал издевательские стихи.
Мировой судья Трофимов За известные деянья Скоро будет вместо штрафа иль другого наказанья Приговаривать виновных всех спектакля на два, на три, Чтоб виновный до конца их в этом высидел театре.Положение обострялось все больше. При всем легкомыслии новый директор видел, что нужны срочные меры. Попытки спасти престиж театра внутренними ресурсами не дали никаких результатов. За предложение пригласить Стрепетову дирекция ухватилась, как за спасательный круг.
На знаменитую актрису была поставлена крупная ставка. Она казалась беспроигрышной.
Стрепетова достигла высших пределов славы. Ее имя и до сих пор притягивало магнитом учащихся, передовых русских интеллигентов, круги художников и ученых. Тех, кого любой ценой надо было вернуть в театр.
Но умный директор не мог не понять, чт о цена не такая уж дорогая.
Талант Стрепетовой был свеж и глубок. Острота пытливого ума не притупилась. Не износилось сердце, и искусство, став тоньше и строже, не было остужено временем.
И все-таки запас ее сил стал таять. Усталость незаметно подтачивала способность к борьбе. Все лучшие произведения уже были созданы. Все главные темы заявлены до прихода на казенную сцену.
Она еще могла сказать свое слово и сказала его.
Но расшатать устои императорского театра ей было уже не под силу.
Устои были крепки. И труппа защищала их с тем темпераментом, которого порой не хватало на сцене.
Императорские артисты встретили Стрепетову враждебно. В отношении к ней они проявили единство.
Партия Стрепетовой состояла из одного человека. Но на ее стороне, по крайней мере в первое время, был зрительный зал.
Актриса не могла не верить ему.
На сцене Стрепетова чувствовала себя счастливой.