Пелена

Гольский Валентин

И в мальчике что-то сломалось.

Сам он произошедшее там, за мусорными контейнерами, в памяти не удержал, зато обзавёлся новыми чувствами, незнакомыми ему ранее: жгучей ненавистью, всеобъемлющей, закрывающей взор красным, до закушенных в кровь губ, и чем иным, чем-то, вызывающим безумный смех, который приходил к нему каждый раз, при мыслях об этом дне, смех, который долго пугал детского психолога, и который Веник с огромным трудом научился сдерживать, не победил, но научился скрывать много-много позже. В этот день в голову подростка нахлынули странные, казавшиеся ранее безумными мысли, которые наполнили, захлестнули, сдвинули с некой точки, на которой он всю жизнь находился.

Спасла

его, пусть и запоздало, соседская девчонка, совсем ещё мелкая соплюшка, игравшая в песочнице. Именно она притащила своего папу за мусорные контейнеры где «хулиганы мальчика обижают!».

Тот случай стал переломным не только для него, но и для многих хулиганов двора — родители, долго после этого возившие шокированного, находящегося в прострации сына по психологам, предприняли какие-то шаги. Даже мать вернулась в лоно семьи, пусть урывками, пусть отстранённо, но она вернулась к Венику. На целых три дня. Издевательства и задирания прекратились, да только было поздно.

Его перевели в другую школу, где таких как он ботаников было столько, что на ещё одного никто не обратил внимания — влился в ряды. Веник по-прежнему был отличником, худощавым и нескладным с виду, но втайне…

Ах, что было втайне!

Он сам сделал себе гантели, из старых тряпок и песка. Начал бегать, таясь, пряча это занятие ото всех, даже от родителей. Накачал с интернета кучу видеокурсов по самоподготовке и физическому развитию, десятки гигабайт самоучителей по самым разным боевым школам и до потери пульса занимался.

Был психологический порог, который требовалось перешагнуть, Веник знал его, видел, и он его смог преодолеть. Однажды вечером, подманил к себе соседского кота, гладил и нёс животное на пустырь за домами, а там, достав нож, не дрогнувшей рукой перерезал горло доверчивого четвероногого.

Так было надо.

Всё происходило точно не с ним, в голове шумело, бились в висках обрывки незнакомых, странных мыслей, во рту стояла горечь. Зашвырнув нож в кусты, оставил за спиной бившееся пушистое тельце, вернулся домой, поужинал, затем сел за уроки, и лишь когда лёг спать, его неожиданно скрутило, вырвало прямо на кровать, и долго потом трясло неостановимой дрожью. На следующий день встревоженная мать не пустила сына в школу.

Спустя неделю, Веник излазил все кусты, но всё же нашёл свой нож. Попорченный ржавчиной, грязный, мальчик долго его приводил в порядок, правил камнем, и на следующий день, это оружие пригодилось для всеобщей любимицы Герды — беспородной собаки, жившей в их дворе. Всё было как в прошлый раз. Отстранённое действие, словно бы не он, а некто другой держал в руке нож, а второй рукой гладил доверчивую псину, чесал ей за ухом. Вот левая, гладившая собаку рука, ныряет ей под морду, задирает голову, ласково чешет шею и вдруг перехватывает крепко-крепко, а правая, с зажатым в ней тусклым лезвием, скользит слева направо, рассекая плоть, перерезая глотку.

На этот раз тошнота настигла его по дороге домой, а потому родители ничего не узнали. Он сидел под деревом, в пыли и грязи до тех пор, пока окончательно не отпустило. Вытер руки и лицо влажными салфетками, кое-как оттёр штаны и джемпер от грязных разводов и пошёл домой.

После третьего раза, тошнота ушла и больше не возвращалась.

А спустя месяц, томная красавица и любовь всех мальчишек их двора, обладательница роскошных длинных волос и нежного музыкального голоса, девочка по имени Арина не вернулась с прогулки домой. Её нашли спустя сутки, и месяц в их дворе не утихала шумиха, а в разговорах нет-нет, да и всплывала тема убийцы-маньяка. Шестьдесят два ножевых ранения — это число передавалось из уст

в уста испуганным шёпотом — нетронутым убийца оставил лишь лицо, а точнее посмертную маску изумления и ужаса, в которое оно превратилось. Время шло, для разговоров нашлись иные, более актуальные темы, но Веник всё равно ждал целых полгода, чтобы расправиться со следующим своим обидчиком. Пусть психи торопятся, оставляют следы, пусть их ловят. А он — нормальный, потому хитрый и осторожный, он подождёт. Он будет убивать их по одному, каждые полгода. И, следующей весной, нашлась вторая жертва безымянного пока ещё убийцы. Это был тот самый мальчик, бывший Венику другом в детском саду. Давно-давно, в какой-то иной жизни, словно бы принадлежавшей совсем другому ребёнку.

Человек, называемый Убийцей, моргнул и потёр круглые, так забавно и безобидно выглядящие со стороны глаза. Движение за окном отвлекло его от воспоминаний. Предвкушающе щурясь, он наблюдал как во двор въехала машина — тёмно-синего цвета, кажется Гранта, хотя с высоты пятого этажа, да через весь двор, он мог и ошибаться. Важнее то, что водитель и две девушки пассажирки выбрались из своего авто, торопливо направились к дальнему подъезду. Проследив, как они туда вошли, Убийца, бывший когда-то самым обычным мальчиком по кличке Веник, отвернулся от окна, направился в прихожую. Обошёл тело старика, лежащее на пороге комнаты — хозяин квартиры неосмотрительно открыл входную дверь, впустив страшного гостя. Второе тело — бабки, примерно одного с дедом возраста, лежало в прихожей.

Взяв с обувной полки свои ботинки, отмытые и начищенные, Убийца обулся, покосился на глядящие в никуда глаза мёртвой, цыкнул языком и наклонившись, задушевно признался ей:

— Я нашёл при жизни рай — это ваш чудесный край!

Наклонился ещё ниже, сомкнул веки убитой, закрывая ей глаза, и вышел из квартиры, аккуратно притворив за собой дверь.

Глава 13. Воскресенье. Утро

Торопливо поднимаясь по лестнице наверх, Максим едва-едва поспевал за своей подругой. Всегда считал себя достаточно спортивным человеком, некурящий, не пренебрегающий утренними пробежками, пусть не так часто как хотелось, но они бывали. И вот сейчас, он тяжело дыша мчался за Катей, и окончательно проиграть этот забег не давали лишь две стройные ножки, соединявшиеся в аккуратную попку, которая так и виляла перед его взором.

Куда так бежит, неужели нельзя чуть-чуть медленнее?! Долбанные материнские инстинкты…

Остановившись у дверей своей квартиры, девушка затрясла сумочку, вылавливая в ней ключи. Щёлкнула замком, ухватилась за ручку двери и дёрнулась, когда Максим накрыл её ладонь своею.

— Постой, — тихий голос тяжело дышащего парня заставил её действительно замереть. — Первым зайду я.

Отстранив подругу, Максим оглянулся на едва переставляющую ноги Любу, которой осталось преодолеть последний лестничный пролёт, и осторожно надавил на ручку двери. Бесшумно распахнув её, заглянул в прихожую, обвёл взглядом пространство перед собой.

— Оленька?! — не выдержав, позвала Катя. — Оленька, ты здесь?!

Тишина. Переступив порог, Максим прошёл в квартиру, покосился на свои грязные ботинки, и правильно его поняв, девушка зашипела сзади:

— Ерундой не занимайся!

Они прошлись по квартире, заглядывая в комнаты, зовя ребёнка. Никого. Тишина на улице, тишина в комнатах.

«Мёртвая тишина», — подумал Максим, и поёжился, затряс головой, гоня из неё дурные мысли.

Катя заглянула в небольшой гардеробный шкаф, встроенный в стену, поворошила висящие там вещи Оглянувшись, пояснила: