Пелевин и поколение пустоты
Шрифт:
У него велосипед
У Борхеса есть рассказ про притчу. Смысл в том, что если в притче зашифровано слово «время», то «время» – единственное слово, которое нельзя в ней употреблять. Пелевинские упоминания и описания наркотиков избыточно информативны и выходят за рамки характерного подмигивания своим.
Чтобы в ложь поверили, надо снабдить ее как можно большим количеством деталей. Логично предположить, что, если деталей неестественно много, перед нами вымысел. Скажем так, художественное преувеличение.
Тот же Москалев утверждает, что в их эзотерической тусовке тогда не было кокаина. «Если
С другой стороны, героин во всем корпусе пелевинских текстов упоминается редко, как живописная деталь принципиально экзотичных персонажей: «По инерции они все еще разруливали по дорогам на вульгарно дорогих машинах и нюхали героин в своих барочных дворцах» («Числа», 2003). Эффект не описан вовсе. Как будто автору ничего не известно о последствиях.
«Мой опыт в этой области весьма ограничен – скажем, я ни разу в жизни не кололся, – говорил писатель в другом интервью. – И потом одно дело – знать, как действуют наркотики, и другое дело – пользоваться ими. Среди моих знакомых несколько человек пострадали от наркомании, и я хорошо знаком с их историями» [25] .
25
Комсомольская правда. 2006. 16 мая.
В любом случае, если что и было, то теперь запретное веселье в прошлом. О чем свидетельствуют многие знакомые писателя.
«Наркотики – это личное дело человека, – считает художник Гермес Зайгот, который путешествовал с Пелевиным в Китай и поддерживает с ним отношения уже десяток лет. – Если человек черпает оттуда вдохновение и выдает оттуда произведения, то, наверное, так и надо, и мы не вправе давать какие-то оценки. Пусть остается загадкой, мистикой, как он достигал этих высот. Хотим мы, не хотим, это является неотъемлемой частью современного общества – вот что он хочет сказать, не больше и не меньше. Но я знаю, что сейчас он ничего не употребляет, катается на велосипеде и ведет очень здоровый образ жизни, занимается тай-чи. Прется на чае».
«Только чай», – подтверждает Бронислав Виногродский.
«ДПП (NN)»
После «Generation “П”» Пелевин молчал четыре года. Он жил по немецкому гранту в писательских коттеджах в Потсдаме (см. «Витя, пойдем дунем»), ездил на Восток (см. «Китай») и, судя по всему, просто отдыхал в свое удовольствие.
Четыре года – уйма времени. В первой половине 1970-х Коппола выпустил двух «Крестных отцов», которые с тех пор борются между собой за звание самого любимого фильма тех, кто в принципе любит фильмы. А кроме того, программный постантониониевский «Разговор». А еще вписался в мучительные
Писателям в этом смысле легче: как известно, Тургенев писал быстро, а Гончаров медленно, ну и что с того? Но четыре года все равно внушительный срок. Это примерная протяженность мировой войны. За четыре года можно из пятикурсника превратиться в кандидата наук, из юной модели – в пенсионера фэшн-индустрии. Киноактеру, а тем более рок-музыканту приходится постоянно чем-то напоминать миру о своем существовании – не работой, так хоть досугом. Растянутая на несколько лет тишина – запредельная роскошь.
За время пелевинского молчания ушел Ельцин и пришел Путин, рухнули башни-близнецы, затонул «Курск», были Беслан и «Норд-Ост», появились DVD, Триер снял «Танцующую в темноте» и «Догвилль», а Пелевин все молчал, выдав только короткий рассказ «Time Out, или Вечерняя Москва» (2001).
Наконец он высказался. Не рассказом, не романом, а циклом «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда», или «ДПП (NN)».
Ниоткуда и Никуда суть буддийские категории пустоты, но в жизни писателя за это время произошел и конкретный мирской, можно даже сказать мещанский переход – из издательства «Вагриус» в издательство «Эксмо».
Это перемена участи и гонорарной ставки. Это переход из категории хорошо продаваемого автора в категорию рок-звезды современной литературы.
Великий переход
В мировом арсенале элегантных домашних заготовок – застольных тем, позволяющих произвести приятное впечатление на незнакомцев и тем более незнакомок, – есть несколько исторических анекдотов.
Например, про изобретение стекла. На песчаном взморье как-то развели костер, всю ночь зачем-то у него сидели, а к утру заметили, что песок превратился во что-то новое, блестящее и прозрачное. Красивая история. Но вы ради эксперимента пожгите костер на берегу хоть сутки, интересно, что у вас получится?
Или вот про то, как в 1938 году британский ученый Александр Флеминг изобрел пенициллин, а вместе с ним и первый антибиотик. Уехал ученый по делам, велел пробирки не мыть, ничего не трогать. Вернулся – и вот она, новая культура. Вы в это верите?
Тут похожий случай. Весной 2003-го писатель отправился на семинар в Германию, где якобы состоялся незадокументированный разговор с Борисом Акуниным и Александрой Марининой. По легенде, именно из этой беседы Пелевин узнал, что условия сотрудничества с любимым издательством были грабительскими и в «Эксмо» платят гораздо больше.
Почему он узнал это так поздно и так бесповоротно решил порвать с прежними союзниками под влиянием новой информации, остается только гадать. Так же как и о том, почему «Вагриус» так цинично относился к одному из своих ведущих авторов. И то и другое выглядит диковато, если сложить все, что мы сегодня знаем о «Вагриусе» и Пелевине.
По законам Паркинсона
Основанное в 1992-м издательство «Вагриус» на заре второго русского капитализма было показательно успешным проектом и одним из самых замысловатых акронимов в истории отечественной литературы. Псевдолатинское слово «Вагриус» возникло из первых букв фамилий основателей – Олега Васильева, Владимира Григорьева и Глеба Успенского.