Пенелопа и Одиссей. «Жди меня…»
Шрифт:
Разум взял верх, Пенелопа решила, что если у нее есть возможность уберечь от гибели сына, нужно этой возможностью воспользоваться.
Когда сердце сильней разума
На сердце было тяжело, она брела домой словно после целого дня работы в поле. Скользила взглядом по знакомым очертаниям гор, изгибам берега, искала ставшие своими деревья, камни, тропинки… Все казалось родным, ко всему прикипела душой. Но Пенелопа понимала, что принятое решение верно. Бывают случаи,
Приблизившись к дворцу, замерла — возле ворот стояли женщины. Те, кого она учила стрелять из лука, кого ругала за нерадивость при уборке урожая, на кого кричала и даже иногда лупила тем, что попадалось под руку.
Сначала стало страшно:
— Что?! Что случилось?! Где Телемах?!
Вперед шагнула Эвриклея:
— Царица, ты уплывешь с Плием?
Остальные молчали. Пенелопа вглядывалась в лица, в одно за другим. Вот Полисфена (никакая она не «Многосильная», но родителям уж очень хотелось, чтобы дочь выросла именно такой, вот и назвали), вот рыжая Ксантифа, вот золотоволоска Хрисандра, вон стоит, прячась за спины подруг, Филиппа, которая и коней-то едва ли видела… Даже строптивая дочь Долиона Меланфо здесь.
А впереди Эвриклея. Уж она-то прекрасно понимает, что у царицы просто нет другого выхода.
Но Пенелопа смотрела на своих женщин и понимала, что никуда не уплывет, никуда! Итака — ее остров, пусть на нем не слишком уютно и даже опасно, но за уют в ответе царица, да и за безопасность тоже она (если нет царя, вернее, есть, но пока маленький). С кого спрос? Если Одиссея нет, Лаэрт стар, а Телемах мал, то спрос с нее — с Пенелопы! И нечего на других сваливать, сама виновата, что не все в царстве в порядке!
Почему-то от этого упрека самой себе на душе стало легче, словно камень свалился. Женщины смотрели на свою царицу как на последнюю надежду, и та вдруг, с трудом сдерживая улыбку, начала кричать:
— Вам что, делать нечего?! Встали тут, руки в бока уперев! Работы мало?!
— Царица, скажи только, ты решила навсегда уплыть?
Это уже не Эвриклея, кто-то еще не выдержал. Пенелопа вдруг заметила, что среди женщин стоят и ее верные служанки Евринома и Гипподамия. И эти тут?!
— Если только за помощью к отцу. Но я вернусь.
— Вернется! — крикнула Ксантифа, остальные загалдели, словно им сообщили радостную весть.
— А ну бегом работать, не то прикажу всех выпороть!
— С удовольствием!
— Что значит с удовольствием?!
Но женщины уже бросились врассыпную, видно сообщать радостную весть остальным.
К Пенелопе подошла Эвриклея:
— Ну и правильно сказала, царица. Пусть надеются, с надеждой жить легче.
Та вдруг разозлилась:
— Я и впрямь вернусь.
— Зачем?
— Я царица.
Умные глаза Эвриклеи затуманились:
— Некуда будет возвращаться, Пенелопа. — Она не назвала ее царицей, произнесла просто имя. — Евпейт времени зря терять
Пенелопа вдруг остановилась посреди двора.
— У Евпейта один сын?
— Да, Антиной.
— Любимый?
— Да, красивый подросток. Лет двенадцать уже…
— Я его с собой возьму, чтобы у папаши не возникло желания пошутить в мое отсутствие.
— Не отдаст…
— И спрашивать не стану! Пока молчи, пусть придет проводить, в последнюю минуту и заберу.
— Ну ты и хитра! В Одиссея удалась.
— Не все же Рыжему хитрить.
Она была довольна собой, примирила-таки душу с разумом.
— Плий, мы плывем с тобой. Завтра же. Мне нужно быстро вернуться обратно.
На следующий день Пенелопа говорила с Евпейтом. Тот с трудом скрыл удовлетворение от известия об отъезде царицы, но ее не обманула притворная озабоченность итакийца.
— Думаешь, это слишком опасно — плыть в Акарнанию?
Пенелопа намеренно завела разговор на берегу, предварительно убедившись, что Телемах уже на корабле, а Антиной вертится рядом с Плием.
— Нет, что ты! Какая может быть опасность при такой охране? — В голосе Евпейта сквозило неприкрытое удовлетворение, скоро, совсем скоро корабли с царицей и царевичем скроются за мысом, и тогда хозяином на острове останется он, Евпейт! Все же женщины глупы, даже самые умные. Неужели она полагает, что Евпейт пустит ее обратно?
— Может, оставить Телемаха на Итаке? Вместе с Плием… Как ты думаешь?
Этого еще не хватало! Одно дело взять власть, когда никого из царей (Лаэрт не в счет) нет на острове, но совсем другое, если она оставит этого Плия и маленького царевича.
— Не лишай царевича возможности повидать хоть часть мира, если не весь.
— Он мал еще.
— Телемах мал? Покажи деду внука, к тому же хорошо, если он увидит, что и за морем есть земля.
Пенелопа сомневалась. Итакиец даже начал злиться, что за нерешительность?! Евпейту пришлось использовать все свое красноречие, чтобы убедить царицу, что и путешествие не опасно, и ребенку будет полезно мир посмотреть и себя показать, он сам даже жалеет, что у его сыновей нет таких возможностей, как у Телемаха.
В следующее мгновение итакиец пожалел, что не потерял голос нынче утром, потому что Пенелопа просто просияла:
— Я возьму твоего сына с собой! Плий, проводи Антиноя на корабль!
— Куда?!
— Со мной! Мы ненадолго, ты сказал, что это безопасно и что сожалеешь, что твой сын не может так же плыть, как Телемах. Я дам ему такую возможность.
Евпейт угодил в ловушку, подстроенную царицей, но только он, она и Эвриклея поняли, что это ловушка и что все было подстроено. Остальным показалось, что двое заботливых людей пришли к соглашению, устроившему их вполне. Как Евпейт ни скрипел зубами, а его единственный сын, его надежда, кровь от крови и плоть от плоти, уже был на корабле Плия.