Пенталогия «Хвак»

Санчес О.

— Да это далеко было, на побережье аж… Слово даю, они его след потеряли.

— Слушай, ратник, хоть ты и черная рубашка, ну как ты можешь такое слово дать? Что ты чушь мелешь? Ты что, колдун?

Зиэль крякнул, глаза его метнули молнии, но… Резонные вопросы старшина задает, естественные вопросы…

— Не колдун. Но — знаю достоверно. — Зиэль наклонился к уху старшины и начал ему что-то втолковывать. Тот слушал, слушал, да и отстранился в изумлении! Но Зиэль продолжал ему гудеть вполголоса, показывая ему то на свои сапоги, то куда-то на горизонт, в сторону запада.

— Тем

более… Что же ты сам его не воспитываешь?

— Сам? А на каких богов мне эта радость? Я не воспитатель, я военный человек. Сегодня здесь, завтра там. Мальчишка мне в обузу станет, не сегодня, так завтра.

— Гм. Но он — свободный? Точно?

— Да. Всю жизнь в шапке, как говорится.

— А что это у него? Кто там шевелится? — Зиэль понял, что дело выправляется в нужную сторону и сразу же повеселел.

— Лин! Повернись к нам. И подойди еще на пару шагов, ближе не надо. Это щенок охи-охи, ручной.

— Ручной??? Да ты… — Старшина явно хотел сказать какую-то колкость Зиэлю, но вдруг прикусил язык. Возможно вспомнил что-то из Зиэлевых шепотов… — Хм… Любопытно.

Старшина прищурился в их сторону, а Гвоздик, почуяв чужое прицельное внимание, немедленно ощетинился и выпустил наружу весь свой боевой арсенал: клыки и коготки. И запищал устрашающе.

— Ручной. Верь — не верь, но они друг друга понимают, и он его слушается. Охи-охи — Лина.

— Ну… Это занятно. Из этого можно номер сообразить. Да. И если повезет — в столице показать. Жаль, что одноразовый… А кормить и поить обоих долгие годы… Это, брат, такие расходы, доложу я тебе… Ты должен понимать. Я не торгуюсь, но я заранее объясняю, ты пойми правильно… Сколько ты хочешь?

Зиэль презрительно ухмыльнулся и возложил лапу на плечо старшине:

— Я друзьями не торгую, а они мне — куда ни кинь — друзьями были все эти дни. Так бери, но обращайся по-людски, понял? А себе я по-своему заработаю: вот этим вот, — Зиэль похлопал левой рукой сначала по секире, а потом, задрав ладонь за спину, по рукояти меча, — и вот этим.

— Рая не обещаю, императорских палат — тоже, но как с другими, так и с ним. Мой племяш на равных со всеми учился, теперь в Океании, жив здоров, сам вот-вот свою школу заведет…

— Тогда — в добрый час. Итак, если мы договорились…

— Да.

— Ты разрешишь — мы попрощаемся?

— Да. — Старшина кивнул и сел на ближайшую каменную скамью, в знак того, что он сам проводит новобранца на место его новой жизни, а пока — не мешает прощаться. Был он брит, по гладиаторскому обычаю, без усов и бороды, непокрытая голова коротка стрижена. Да, в пределах своих владений, внутри ограды, он мог себе позволить не носить головной убор. Годы подсушили старого гладиатора, однако сил он сберег в достатке, достаточно посмотреть на его плечи, встретиться с ним взглядом. Лин в глубине души чувствовал, что это неплохой человек, но…

— Ну… как говорится… Ничего в трактире не забыл? Все с собой?

— Да. Зиэль, слушай…

— Слушаю.

Лин поднял глаза на Зиэля и решительно выдержал его черный взор.

— Я не хочу здесь оставаться и учиться.

Зиэль словно бы решил сыграть с Лином в гляделки: глаз

он не отвел, ни на что не перевел, даже не моргнул.

— Вот как?

— Да. Здесь зверей мучают. И вообще…

— И вообще — что?..

Лин не выдержал состязания взглядами, прикрыл веки и заплакал, без рыданий и всхлипываний, одними глазами. Слезы с двух сторон сбегали на острый мальчишеский подбородок, а оттуда сыпались беспорядочными каплями, на рубашку, на вздыбленные Гвоздиковы чешуйки и вниз, на утрамбованную землю внутреннего двора казармы.

— Не хочу здесь.

Зиэль молча и пристально вглядывался в плачущего Лина, ничего не понять было по его неподвижному темному лицу. Затем он повернулся и подошел к сидящему в ожидании старшине гладиаторского цеха.

— Отменяется, брат. Извини.

Старшина легко поднялся, словно бы ждал именно этого сообщения, и, ни слова не говоря, повернулся спиной к Зиэлю. Миг, другой — и нет его, скрылся за дверью, в темноте коридора. Еще через несколько мгновений из казармы выскочили четверо слуг, все рабы, ни одного свободного. Из оружия при них — только дубинки. От старшего торопливый поклон в сторону Зиэля:

— Господин Рохо просит вас очистить помещение и сделать это незамедлительно…

Зиэль даже не шелохнулся в ответ, только по рукоятке секиры от ногтей щелчки посыпались.

— Просит с уважением.

— А, другое дело. Гм… Передайте ему… Он прав — а я нет. Пойдем, Лин. — Зиэль выгреб из кармана горсть серебра и меди, швырнул ее в пыль. У слуг загорелись глаза, но — выучка! — покуда воин и мальчик не вышли за ворота, отделяющие двор казармы от вольной улицы, никто из них даже не нагнулся за деньгами… Что там было дальше, кто и как делил, кому сколько досталось — Лин и не узнал никогда: ворота закрылись.

— Хорошо сходили… Может, ты и воином быть раздумал? У?

— Не знаю.

— А кто знает? Ты, вот что… прежде чем мы на Сивку взгромоздимся… задери подол рубашки да вытри грязь с лица! Зареван, как девчонка, смотреть противно.

Лин поспешно выполнил приказание. Ему и стыдно было за свою слабость, но одновременно и несказанно полегчало на душе: оказывается, не хотел он быть гладиатором, это точно.

— То-то Суня обрадуется, своего женишка нежданно-негаданно увидав… Слушай, Лин… Давно собирался спросить… Как тебе это удалось? Ну… С той рожей, в первый день… Когда фокусники?..

Несмотря на невнятный вопрос, Лин мгновенно понял, о чем его Зиэль спрашивает. Понял и удивился. Да, это было в первый день их приезда, когда они спускались от ратуши вниз, в поисках трактира.

Уличные потешники прямо на улице, среди бела дня, устроили представление, а нечастые прохожие, не все, но самые сердобольные и щедрые, бросали в их сторону монетки, не заботясь о том, что деньги могут закатиться невесть куда и потеряться где-нибудь в канаве. И, насколько Лин мог видеть, ни одной денежке спрятаться от выступающих не удалось. Один из них, маг в остроконечном колпаке, заиграл на дудочке, но из раструба ее, вместе со звуками выдулся зыбкий фиолетовый пузырь, который рос, рос и постепенно превратился в огромную полупрозрачную рожу…