Пенталогия «Хвак»

Санчес О.

Видимо, крики очумевшего от бешенства Джоги пробудили в Хваке спящие до поры позывы и намерения, вызвали из самых глубин человеческого естества первобытное желание грызть, топтать, терзать, убивать… Эти желания подхлестнул и демон Камихай, стоящий здесь же, перед Хваком, громадный, тупой, голодный, во всей своей беспощадной отвратительности… Хвак заорал — на этот раз это был его собственный крик, пусть не такой громкий и не столь пронзительный, но — свой, а не Джоги. Хвак не понимал — что-то связное он проорал, или просто выпустил боевой гнев впереди себя, подобно тому, как охотники, прежде чем броситься на крупную добычу с мечами и рогатинами, науськивают на нее охотничьих горулей. Хвак крикнул,

почти не помня себя, подскочил к Камихаю и со всей своей силы ударил голым кулаком, целясь в рану, в то место, откуда выпали обломки секирного лезвия. Кулак обдало жаром и тут же болью, резкой, пронзительной… но терпимой. Хвак бил не просто так, наобум, как привык на пашне среди быков, но по-новому, почти тем же приемом, что он у Снега перенял: надо только, чтобы все в лад было, чтобы ноги, туловище, рука — все они вместе, друг другу помогая, тогда получится быстро и сильно. Хвак ударил, а сам пригнулся вперед — могучие каменные лапы сомкнулись с громким стуком над его головой… и оставили Хвака невредимым.

И… Камихай пошатнулся от этого удара, смолк, словно подавившись своим противным булькающим хыканием… Хвак выпрямился и ударил с левой, все в то же место, и опять нырнул под щелчок лапами, и опять успел.

Сильная боль налипла на обе руки, но пальцы, ладони, кисти — все они слушались Хвака, сжимались, шевелились, целились. Следующие два удара Хвак нанес, стараясь делать это как можно быстрее, левой рукою прямо в слюнявую рожу Камихая, чуть пониже широченного рта… На этот раз Камихай словно бы задумался, застыв на месте, и даже не попытался ударить в ответ, а немного погодя и вовсе повалился навзничь. Но до этого радостного мига Хвак успел развернуться и со всей своей, что в нем было мощи, хрястнуть по Камихаевой морде справа!

— Топчи, топчи его, повелитель, рви! Терзай, дави — иначе он скоро очухается!

— Так как его давить, Джога? Он считай что каменный! И телом больше меня — как я его раздавлю?

— Тогда сунь кулаком в то же место, что я тебе подсказал, в рану — там хлипко, прорвешься рукою в его внутреннюю плоть. Поведешь десницей направо же, нащупаешь горячее — и сжимай. И конец Камихаю. Противно, я тебя понимаю, зато действенно. Жми сильнее, там довольно твердо, повелитель, но с твоими великолепными граблями явно все получится в нужном виде! Давай же, повелитель, не мешкай! Горячее — чтобы на куски распалось!

Хвак послушно наклонился над распростертым Камихаем и, уже не думая от саднящей боли в суставах, опять пырнул кулаком в пробитое место… Все было так, как Джога подсказал: стоило лишь пошарить правее и в кулаке оказался гладкий горячий булыжник. Твердый, но поддается, если нажать.

Камихай издал нечто вроде стона, не в силах, видимо, шевельнуть ни единой лапой.

— Пощади меня, Джога! Пощади меня, великий Джога! Пощади меня, о, великий демон пустоты и огня… Пощади…

— Заладил одно и тоже! Дави, повелитель, даже не сомневайся. Ишь, сожрать он Джогу хотел! И тебя заодно, повелитель, тебя тоже, не только меня… Кроши его в пустоту!

Хвак вместо ответа вынул руку из Камихаевой груди и выпрямился.

— Пусть живет.

— Что-о-о??? Повелитель, да ты никак рехнулся! Давай, дави его, как он тебя до этого! Или лучше пусти — я сам… Уй-ёй-ёй-ёёёййй, как я этого хочу! Ы-ых, как говорил один подлючий демонок! Ну разреши мне, повелитель, изничтожить это… эту… этого…

— Нет, я сказал. Эй… Слышь, Камихай! Живи, если сможешь. Слышишь меня, Камихай?

— Слышу, о великий! Пусть все будет, как скажешь!..

— Повелитель, а, повелитель! Вот умора: он думает, что со мною разговаривает!

— Теперь нет, о великий демон Джога. Ты не утратил силу, вижу это, но я разговариваю с тем, кто повелевает тобою.

Его рука была во мне и я разобрал обе ваших сущности. Великий обещал отпустить меня, а не ты.

У Хвака от этих слов рот разъехался до ушей и он сам чем-то стал похож на поверженного демона, разве что размерами поменьше и на человека гораздо больше похож. Если в нем и были какие-то колебания насчет судьбы Камихая, то теперь они исчезли бесследно.

— Понял, Джога? Вот тебе и умора. Беги отсюда, Камихай! Погоди, а до того покажи место, где эта… ну… секира Варамана лежит.

— Слушаюсь, о великий.

Но тут взвыл Джога, весь в ревнивой злобе, воззвал ко Хваку отчаянно:

— Повелитель! Ну, нет! Ну, ни за что! Подарил этому вонючему жизнь — пусть подавится, но дорогу я сам покажу! Еще не хватало, чтобы каменный мешок с каменным дерьмом у нас под ногами путался! Брысь отсюда, пошел! Повелитель, прогони его!

Хвак подумал немного и кивнул.

— Хорошо. Камихай, ступай прочь, и чтобы отныне мне тебя не слышно и не видно! А ты, Джога, дорогу показывай. Смотри мне, хвастун, если заблудишься!

— Не заблужусь, не бойся. Ох, и смердит от тебя, повелитель! Давай почищу!

— Верно, вонища. Нет, сам отряхнусь, да и вообще — дождь смоет, пока идем. Э, э!.. А где дождь?

Хвак оглянулся в некоторой растерянности — и действительно: пока он с Камихаем воевал да разговоры разговаривал, дождь, который недавно казался нескончаемым, вдруг иссяк и даже мороси от него не осталось.

ГЛАВА 8

Пещера была не видна простому человеческому взору, но Джогу не обманешь никакими чарами: Хвак, следуя его советам, шагнул прямо в каменную стену, даже зажмурился, ожидая неминуемого удара в лоб, но пространство перед ним распахнулось и услужливо пропустило внутрь пещеры, заветного хранилища для боевой секиры, древнего сокровища, небрежно спрятанного здесь богом Вараманом. Бог оставил ее и более не вспоминал, а демону Камихаю и горе Шапка Бога она вообще была безразлична — лежит и лежит. Здесь, в пещере наверху, было не в пример чище и суше, нежели в норе у подножия, где Хвак переночевал, да и света днем было больше: небольшой, рассеянный, льющийся тоненькими струйками из тысячи щелей и трещин, однако, вполне достаточный, чтобы все видеть, не зажигая светильника. Но Хваку показалось этого мало: со второго раза, но успешно проговорил он заклинание, которому научился у демона, и зрение сразу же обрело дополнительные свойства: вон там, почти посреди пещеры валун, а из под валуна — сияние, магическое сияние, обычному глазу незаметное…

— Сей прямоугольный горб на каменном полу, повелитель, нечто вроде алтаря, а на алтаре секира, а на секиру камешек положен, для вящей сохранности. Ну, ты у нас, разумеется, самостоятельный мужчина, своими руками справишься. Я правильно тебя понимаю?

Хвак, хотя и почуял в словах Джоги какую-то подковырку, но одергивать его не стал, просто кивнул. Руки и ноги аж трясутся от великого любопытства… а может и от жадности… или от страха, что покусился на божественное, или от всего вместе… Но и здоровенный же булыга! Как бы не пришлось магию Джоги на помощь звать!

Рубаха в плечах и на спине затрещала от Хваковых потугов, а вслед за рубахой портки на заднице… Упереться бы покрепче, чтобы ноги по полу не скользили… В спине словно что-то хрустнуло, однако выдержала спина, а вот огромный камень, чуть ли не с Хвака ростом, поддался: завизжал, заскрипел — и вдруг опрокинулся с брюха на бок, свалился с низенького, в ладонь высотою, алтаря! А поскольку был округлен со всех сторон, без острых выступов и плоских проплешин, он еще и дальше покатился, пока не ударился булыжным лбом в одну из стен! Стена дрогнула.