Пепел и пыль
Шрифт:
Последняя ступенька, и вот я на крыше. Ветер тут страшный; моя юбка громко хлопает, развеваясь. Я гляжу на свои ладони. Крупные и мелкие куски ржавчины впились в кожу. Сую руки в карманы куртки, оставляя эту проблему на потом, и медленно направляюсь к противоположному краю крыши.
Машин в такое время суток мало. Все, кто торопился домой после работы, уже давно отдыхают перед телевизором, поэтому случайные путники сейчас скорее исключение, нежели правило.
Я держусь от огораживающего бордюра на достаточном расстоянии,
— А я говорил, что ты чокнутая, — раздаётся за спиной.
Так близко и неожиданно, что я вздрагиваю. Взгляд случайно падает на дорогу. Кружится голова. Я делаю большой шаг назад.
— Ты пила в том баре? Начало отпускать, и тебе захотелось острых ощущений?
Бен встаёт передо мной. Широкая довольная улыбка в секунду меняется на гримасу непонимания.
— Ты чего такая бледная?
— Я высоты боюсь, — выдавливаю с трудом.
— И именно поэтому ты полезла на крышу? — Бен скептически приподнимает бровь. — В принципе, я не удивлён.
Он трёт ладони друг о друга. Понимаю, что всё дело в шелухе ржавчины. Закончив с этим, Бен разворачивается, подходит к краю и приседает на бордюр.
— А вид-то ничего такой.
— Нормальный.
— Ты что решила, кстати? Остаёшься?
— Если я скажу да, ты скинешь меня с крыши, пока не поздно?
— Вообще-то, я так грязно не работаю.
Бен бросает на меня быстрый взгляд через плечо, я замечаю его ухмылку.
— Ты ведь, на самом деле, не боишься высоты, — говорит он. — Это тебе только так кажется. Типа, самовнушение.
Я качаю головой и скрещиваю руки на груди.
— Не все такие бесстрашные, как ты, Бен.
В ответ мне он лишь хмурит брови. Я думаю, что Бен захочет предложить мне помочь спуститься вниз, ведь любой нормальный человек на его месте именно так бы и поступил, и даже мысленно решаю согласиться, когда Бен вдруг вскакивает на бордюр спиной к четырёхэтажной пропасти и растягивает губы в широкой улыбке.
— Не будь дураком, — говорю я. — В смысле, ещё большим, чем есть на самом деле.
Бен делает совсем небольшой шажок назад, который кажется мне фатальным.
— Бен! — громко восклицаю я.
Но самого Бена это лишь забавляет. Он-то ситуацию контролирует — это я понятия не имею, чего от него ждать.
В ровной армейской стойке Бен разворачивается на пятках ко мне спиной, широко раскидывает руки в стороны и принимается балансировать на одной ноге.
Это всё никак не вписывается в рамки моего терпения.
С абсолютным вакуумом в голове, на ватных от страха ногах, я подлетаю к Бену, хватаю его за куртку и с нечеловеческой, как мне кажется, силой тяну на себя. Бен, размахивая руками как пытающийся удержаться на
— Ты чего творишь? — вопит он, аж щёки горят.
Я бью его по козырьку кепки, она слетает с его головы и начинает парить по крыше, подхваченная потоком ветра.
— А ты чего творишь? — переспрашиваю я. — Помереть хочешь?
— Я смерти не боюсь! — прыскает он в ответ.
Эти его слова накладываются на другие, очень похожие, но сказанные с более игривой детской интонацией, и заставляют меня вспомнить то, что я так старательно пытаюсь в себе похоронить вот уже долгие пять лет.
То, из-за чего до встречи с Лией у меня не было друзей.
«Не волнуйся! Я — супермен! Я не боюсь ничего: ни врагов, ни смерти!».
— А стоило бы, — произношу я приглушённо. Голос как из трубы. Прежде чем продолжить, я откашливаюсь. — Хотя бы подумай о тех, кому ты дорог.
— Из таких остался только Марк, и я понятия не имею, жив ли он сам, — Бен старается говорить спокойно, но его выдают эмоции на лице. — Чего мне терять?
— А родители?
Вместо ответа Бен отмахивается.
— Перестань, — продолжаю я. — У тебя вон, целый штаб людей, которым ты не безразличен!
Бен смеётся, и от этого смеха мне холоднее, чем от пробирающего до костей ветра.
— Знаешь, как я их вижу? Добрая половина — незнакомцы, с которыми я за всё время обменялся лишь парой фраз. Все они ненавидят меня, ведь я лучше. Для кураторов я просто очередной подросток, и они не побоятся, в случае чего, запихнуть меня в самое сердце какой-нибудь войны, лишь бы только спасти человечество. Плюс, бывшая девушка и её парень, которые так счастливы, что меня блевать тянет. И только Марк — лучший друг на всём белом свете. Была ещё Тори, но ты в курсе, что от неё не осталось ничего, кроме воспоминаний и мясного фарша.
Я морщусь. Невозможно так говорить об умершем друге. Уж лучше совсем не говорить — именно так я и поступаю.
Поэтому о Кирилле все уже давно позабыли.
Все, кроме меня.
— Ты не прав.
— Не тебе меня судить.
— Не думай, что если я новенькая, то ничего не понимаю. Особенно — по части потерь.
Бен оглядывает меня. Долго. Внимательно. Так обычно рассматривают кого-то, кто действительно смог заинтересовать: прицениваются, просчитывают выгоду, прикидывают потери.
В конце концов, Бен кивает.
— Прости, — вдруг произносит он.
Это меня обезоруживает.
— За что?
— За всё, что сейчас рассказал. Помутнение какое-то. Жаловаться — не моя фишка.
— Дай угадаю: как и любовь, потому что это тоже только для девчонок и слабаков?
— Отношения, — поправляет Бен, будто учесть эту разницу крайне важно. — Любовь забавная. Она как единорог, или аленький цветочек, или пасхальный кролик…
— Намекаешь на то, что её не существует?