Пепел и пыль
Шрифт:
— Всё, что под ними — мясо, — бесцветно произносит Бен. — На руках ожоги слабее, весь основной удар пришёлся на грудь и живот. Ещё сломана пара рёбер. Хочешь посмотреть?
— Нет! — восклицаю я.
Лия в моих руках перестаёт дрожать. Я отпускаю её, она выпрямляется и снова смотрит на Марка.
— Всё отдала бы за то, чтобы помочь ему, — тихо произносит она.
Я провожу ладонями по лицу, заодно надавливая пальцами на глаза, стирая застывшие слёзы.
— Погоди, — вспоминаю я. — Ты же вылечила мою руку! Воспользуйся книгой!
— Она осталась в замке.
—
— Это моя вина, — вздыхает Лия.
Из последних сил держится, чтобы снова не разреветься.
— Нет, — резко говорю я и кладу руку ей на плечо. Не хочу, чтобы она рыла могилу в собственной голове. — Ты тут не при чём.
Зато вот тот, на ком действительно всё повязано, наверняка едва ли испытывает муки совести.
***
Темнеть начало только через час, и его мы провели с Марком. Оказалось, что он не без сознания — его специально накачали слоновьим количеством снотворного, чтобы не очнулся от болевого шока. Как ни стараюсь, не могу представить, что он будет чувствовать, когда это всё-таки случится. Вся боль, которая досталась мне за последние дни: рука, щека, затылок, шея, приумноженная на тысячу, будет казаться комариным укусом по сравнению с ожогами такого масштаба.
Лиса заходит за нами, чтобы пригласить на ужин. Временную столовую соображают в том же доме, где размещена часть раненых, но на первом этаже. Пока Ваня, Саша и Лиса помогают «клубничной» женщине накрывать на огромный стол, составленный из четырёх обычных, я забираюсь на диван с ногами и думаю о Марке.
Беда пришла, откуда не ждали. Самый миролюбивый из нас оказался самым самоотверженным.
— Эй. — Ко мне подсаживается Лия. У неё на лице откуда-то взялись свежие пластыри. Она касается бинтов на моей шее. — Тебе тоже стоит сделать перевязку.
— Ерунда.
Тарелок, стаканов и приборов на столе бесчисленное количество. Не знаю, как мы все здесь поместимся. Разве что если только кто-то уйдёт есть на кухню.
— Что у Вани с глазом? — шепчет мне на ухо Лия.
— Раздражение.
— Бен сказал что-то про глазной герпес.
— Ты больше его слушай.
Лия у меня под боком хмыкает. Смотрю на неё и почти чувствую облегчение. В конце концов, она жива — я свою миссию выполнила.
— Ты была когда-нибудь здесь раньше? — спрашиваю я.
— Моя мать любит природу Огненных земель, поэтому заставляет нас с отцом ездить сюда каждые весенние каникулы. Одному братцу повезло — он в Академии учится.
— Стоп. У тебя есть брат?
— Да-а-а, — протягивает Лия. — Младший. Ему одиннадцать.
— Как зовут?
— Лео.
— Лео и Лия? — у меня вырывается непроизвольный смешок. — Без обид, но с фантазией у твоих предков совсем плохо.
Лия толкает меня локтем в бок и смеётся. Пожалуй, чуть громче и чуть дольше, чем нужно было.
— Леопольд и Лионелла, если быть точнее, — произносит она, успокоившись.
— Как скажешь, — говорю я. — Я рада, что ты в порядке,
Лия кивает, поджав губы. Значит, вот какая у нас теперь жизнь? Вот, что нам теперь придётся делать двадцать четыре на семь? Балансировать
Я так глубоко погружаюсь в свои мысли, что не замечаю, как в комнате что-то меняется. С небес на землю меня возвращает звук бьющегося стекла. Вздрагиваю, осматриваюсь вокруг. В комнате стало намного больше народа. С противоположной стороны от Лии рядом со мной разместилась Лиса. Она даже уже успела наполнить свою тарелку едой, правда ещё её не тронула. Поворачиваю голову в сторону её взгляда и вижу мальчишку на пару лет младше нас. Он растеряно заглядывает присутствующим в лица, пытаясь найти того, кто ему поможет.
— Зоул, я же просила не торопиться, — мягко говорит кто-то.
Хозяйка голоса входит в поле моего зрения лишь через мгновение. Знаю, кто это, хоть мы и не знакомы лично. У женщины длинные красные волосы и ярко-алые глаза, подведённые чёрным карандашом.
— Кажется, я успела познакомиться не со всеми гостями, — говорит она, наклоняясь к полу, но при этом не сводя с меня взгляд.
На полу, в ногах мальчишки, растекается тёмная лужа, в которой лежат тонкие хрустальные осколки. Доурина касается пролитой жидкости кончиками пальцев, и над ней поднимается пар. Я понимаю — она испаряет её. Нагревает, как Лиса нагревала мою руку, чтобы унять боль.
— Убери это, — говорит она мальчишке, имея в виду стёкла. Когда снова бросает взгляд на меня, я непроизвольно встаю. — В этом нет необходимости, — улыбается Доурина. — Стражам мы всегда рады. Тем более, ваши друзья, оказавшиеся здесь так не вовремя, не побоялись остаться и помочь нам.
Я опускаюсь обратно на диван.
— Слава, верно? — Киваю. — Шиго говорила о тебе. — Доурина присаживается на стул за противоположным краем стола. — Но, конечно, больше самого Дмитрия о тебе никто не говорил. Дети всегда были его любимой темой.
Мне нужно что-то сказать в ответ, но в голову не приходит ничего дельного, и я говорю:
— У вас у самой отличная выросла дочь.
Доурина легко улыбается. Чувствую толчок в бок со стороны Лисы.
— С остальными моими детьми ты знакома?
Качаю головой.
— Это Зоул, — Доурина оборачивается через плечо на мальчишку, старательно выискивающего осколки на полу. — Самый младший. Лана, — она кивает на девушку, сидящую между Лукасом и Сашей. Пока она похожа на Доурину больше всех: тот же цвет волос, острый нос со вздёрнутым кончиком и брови дугой. — Рядом с ней Лукас, мой старший сын.
Услышав своё имя, Лукас поднимает на мать усталый взгляд.
— С Шиго ты знакома.
Я считаю: Зоул, Лукас, Лана, Шиго. Могу поклясться, их должно быть пятеро.
— Ещё была дочь Агнэт, но накануне она трагически погибла.
— Мне очень жаль, — говорю я.
— Ничего. Она всё равно всегда будет с нами.
Это наверняка не метафора того, что ушедший жив, пока мы о нём помним. Это о том, что после смерти в своём первом облике, фениксы становятся бессмертными птицами, испокон веков сопровождающими свой род.