Пепел и Тьма
Шрифт:
Не о погибших высокородных. Черт с ними. Волконские, Суворовы, Разумовские, Долгоруковы, Державины или остальные четверо Родов мало волнуют человека с Нижних улиц. Мы живем в разных мирах и эти миры не пересекаются. Раньше не пересекались.
Безымянный — вот он, пожалуй, беспокоил меня по-настоящему. Судя по разговору, услышанному вчера, этот козёл собирается превратить наш район в конвеер для рабов.
А что? Удобно. Например, тем же Суворовым. Одно дело, когда надо платить деньги людям, работающим на фермах. И совсем другое, когда они будут делать это за еду.
Единственный
Но уже сам факт, что Безымянный думает о столь волнительных перспективах, заставляет напрячься. И уж тем более, что эти перспективы известны хоть кому-то из благородных. Они за такую возможность уцепятся руками и ногами.
Однако даже это беспокоило меня не настолько сильно, как говорящие мертвецы. Вернее то, что говорить мертвецов заставляю вроде бы я. То есть, если рассуждать логически…
Некроманты поднимали мертвых. Я вчера практически оживил труп. Соответственно я — некромант. Схема максимально простая. Одно вытекает из другого. А я, как бы, вообще не желаю быть некромантом.
Во-первых, мне страшно! Такое чувство, будто внутрь моего тела поселили какой-то потусторонний зародыш. Словно в фантастический ужастик попал. Во-вторых, много десятилетий за некромантами по всей империи как умалишенные носились Гончие, чтоб потом этих некромантов убить. А Гончие, это вам не обычные маги.
Они способны объединять свои силы. Поэтому работают Псы, как правило, четверками. Вода плюс земля, плюс воздух, плюс огонь. В итоге «скромный» отряд из четверых Гончих может справиться с любой напастью, даже с некромантом. Особенно с таким недоделанным как я.
И вот умирать я не хочу еще сильнее. Согласен даже таскать в себе пугающую силу, лишь бы оставаться живым.
Имелась, правда, все-таки маленькая, крохотная надежда, что дело не во мне. Просто…
Я не знаю, как передается некромантия и откуда берутся некроманты, но она точно не ветряная оспа и воздушно-капельным путем ее подхватить нереально. То есть, по-хорошему, не мешало бы слегка расширить свою информационную базу и выяснить, откуда это могло появиться во мне. Вдруг все же я просто оказался в месте, где столь пугающим делом занимался кто-нибудь другой, а меня просто «зацепило».
Мало ли. Может, заказчик какое-нибудь специальное заклятие оставил. Или это — побочный эффект, когда тебя убивает Палач. Может люди, погибшие от руки Палача, любят потрындеть о том-о сем после смерти. Вон, говорят, если курице отрубить голову, она еще несколько минут будет бегать без головы. Суворов, конечно, не курица, но можно ведь и не придираться к деталям.
А Бритоголовый просто реально страдает особой формой Пепельной лихорадки, например. Не знаю! Готов принять любую версию, в которой за мной не гонятся имперские Псы и во мне не живет опасная сила.
Хотя, конечно, стоит признать,
Тринадцать лет был обычным, нормальным человеком. Жил, никого не трогал. Соответственно, со мной все было в порядке. Будь у меня задатки к некромантии, это выяснилось бы уже давно. Соответственно, все происходящее связано с Леонидом, который мне приснился.
Кто он такой? — вопрос. В том смысле, что сюжет сна явно относился к далёкому прошлому. Мог ли этот Леонид быть тем самым злобным уродом, который проклял всех нас? В принципе, да. Тем более, во сне повсюду кружился пепел.
Но с другой стороны, мог и не быть. Этих некромантов раньше шлялось по империи, что собак нерезаных. Пока императору вдруг срочно не приспичило вывести их под корень. А пепел дорисовало, к примеру, мое подсознание. В общем, как ни крути, но мне нужна информация. Вот это — точно.
Кроме размышлений о некромантах, волновал еще один нюанс. Впервые я соврал своим «братьям», своей единственной семье.
На самом деле, сделал это ради их блага. Сначала, конечно, таких мыслей не было. Мы просто мчались втроем: я, Крыс и Балагур, мечтая быстрее оказаться в родном и внезапно очень сильно полюбившемся нам цеху.
— Урод! Из-за тебя! — задыхался Крыс, на бегу кидая на меня злобные взгляды и не менее злобные фразы. Правда из-за быстрого движения они у него выходили короткими и логически между собой не связанными. — Почему только одну коробку?! Запорол все! Теперь нас найдут! Это ты виноват!
Я не отвечал. Слова Крыса тонули в гуле сирены, в шуме дождя.
Вообще-то со мной только что говорил мертвый человек. Он говорил со мной! В моей голове не укладывалось, как такое возможно, но это произошло. Крыс может ругаться сколько угодно. Он не видел. Он не слышал. Он не был на моем месте. Так что по-хорошему, ему бы вообще завалить хлебало. Другой вопрос, что сказать ему это в лицо я не могу.
Для себя решил, в банде никто не должен знать о той ситуации, свидетелем которой я стал. Имею в виду, Палача, беседы Волконского с Суворовым и Безымянного. Тайна, о которой известно хотя бы двоим, уже не тайна. Мои уши слышали то, за что можно поплатиться жизнью. Совершенно не собираюсь своим собственными руками сокращать ее. Ну а про мертвеца даже и говорить не стоит. В этом я вообще никогда никому не признаюсь.
Резкий свет фар вырвал нас из темноты переулка. Это был наземный транспорт Патруля.
Мы успели нырнуть в грязную нишу под лестницей, ведущей на верхний уровень. Тяжелый рев двигателя, скрежет шин по мокрому бетону, крики охраны — все пронеслось мимо нас, устремляясь к ангарам. Мы сидели тихо, пока опасные звуки не исчезли.
— Чуть не угодили в лапы Патруля, — прошипел Крыс, дрожа всем телом. Внезапно вся его крутость куда-то исчезла. Сейчас это был мокрый, испуганный, долговязый семнадцатилетний парень. — Все из-за тебя, Малёк! Ненавижу! Вечно ты что-нибудь учудишь!