Пепел Марнейи
Шрифт:
– Уличная кошка. Ее впустил по рассеянности кто-то из домочадцев. Возможно, сама забралась через окно на кухне. Выпрыгнула, откуда ни возьмись, повисла на руке и впилась зубами, а потом бежать. Я только успел разглядеть, что это рыжевато-серая кошка, а не собака и не обезьяна, дрянь этакая. Она порвала мне вену и перегрызла сухожилие. Видите, срослось криво. Приходится теперь повсюду водить с собой писца, я ведь не левша.
Тибор не позволил ему перевести разговор на шарлатанов-лекарей, которые ничего не смогли сделать, и на жуликоватых магов, которые
– Этот негодник сбежал под шумок, – пожаловался Сарабтен. – В то время, пока я болел. Ходили туда-сюда, то за лекарем, то в аптеку, двери не запирали, никто не присматривал… Потом я навел порядок, а тогда все отбились от рук.
Праведное негодование. Чудо, что за тип.
«Эх, кто бы мне тебя заказал…» – вздохнул про себя Тибор.
– Остроумный каламбур: кошка покалечила вам руку – и все отбились от рук, – выдал он вслух. – А что скажете про Ристобия?
Приятное разнообразие: Сарабтен был первым, кто отзывался о Рисе без явной или скрытой симпатии. Испорченный, нелюдимый негодник, дичился, вредничал и портил дорогие вещи, прислуга на него жаловалась… Прислуга, кстати, утверждала обратное, но об этом Тибор сообщать собеседнику не стал.
Сделал бессмысленную пометку в записной книжке, переплетенной в дешевую коричневую кожу, официально поблагодарил за содействие и попрощался. Шаман прав, привораживающими чарами Рис не владеет, иначе воспользовался бы ими, когда угодил к Сарабтену. Но за что его все-таки приговорили к смерти? Да еще к такому посмертию?
Ответ на второй вопрос: чтобы не мешал. Но тогда – кому и чем он может помешать?
Улицу Рваных Кружев перекрыли герцогские гвардейцы. Беспорядки. Молодцы стояли плечом к плечу, сомкнув щиты – волшебная кошка не прошмыгнет. Та самая, что покусала Сарабтена… Вместе с другими благонамеренными горожанами Тибор повернул обратно. Миновав несколько кварталов, напоминающих в этот час разоренные муравейники, вышел к Мятежному театру – зданию под тускло-серебристым куполом, увенчанным изваянием вздыбившегося коня.
Театр был мятежным исключительно в художественном смысле, его основатели выступали против косных традиций в искусстве. Никакого отношения к реальным мятежам он не имел и вдобавок находился под высочайшим покровительством принцессы Лормы, но несмотря на это его колоннада стала излюбленным местом расклейщиков листовок любого толка. Название, знаете ли, обязывает.
На бумажках, обезобразивших круглые каменные колонны, кривились рожи тех, кого надо бить: богатеев, кургузов, демонов, блохастых босяков, святош, продажных девок, иностранцев, магов, нечестных торговцев… Если суммировать содержащиеся здесь призывы, получается, что бить надо всех без разбору.
А это что?
«Орден Унбарха – Добротворца и Человекострадальца, сокрушившего Злоград в Подлунной пустыне, призывает человекорабов, позабывших о
Высокий и неуклюжий штиль, похоронная серьезность, одержимость психа, гоняющегося с дубинкой за крысой у себя на кухне.
За прошедшее тысячелетие Унбарх, изобличенный в расправе над Стражем Мира, написал не один объемистый трактат на вечную тему «Почему я был прав и не мог поступить иначе», но его демагогию хотя бы можно читать: сыплет обличениями и угрозами, грубовато острит, зато не заговаривается. А подпольные последователи-человекострадальцы выпестовали такой слог, что за одно это хочется убить. Ага, оптом, с половинной скидкой…
«И возблагодарите же Господина всех господ Унбарха за то, что нещадно изгнал он за край Мира, населенного человекорабами, Тейзурга Золотоглазого, кознетворца ядозубого…»
Передергивание фактов. Тейзург, судя по сохранившимся свидетельствам, ушел сам – туда, где ему будет хорошо, но Унбарх, услышав об этом, разразился эпистолами, в которых приписал заслугу себе: это он-де изгнал «врага человекорабов» из мира Сонхи.
Кто-то из магов, получивших подметные письма, заметил по этому поводу: вот было бы славно, если бы Унбарх теперь еще и самое себя отсюда изгнал – тогда, глядишь, и жизнь бы наладилась к лучшему.
Но тот не спешил уходить из Сонхи вслед за своим давним противником. Скорее всего, просто не мог уйти, как бы ему этого ни хотелось.
Притворяясь, что читает наклеенную на колонны ерунду, Тибор краем глаза следил за юрким невысоким парнем, который, казалось, увлекся тем же самым. Ламус Хорь. Из подающих большие надежды новичков. И этот тоже!
Он подбирался к Тибору, огибая толстые серые колонны то с одной, то с другой стороны. Уже понял, что его заметили. Правый кулак сжат, меж сомкнутых пальцев торчат «рыбьи иглы». Хорь виртуозно ими владеет.
Расстегнув пряжку, Тибор накинул на руку сброшенный плащ. Молодой коллега будет целить в голову или в шею.
Их разделяло расстояние, достаточное для броска. Теперь – кто быстрее! Хорь выполнил несколько финтов, Тибор смотрел ему в глаза, одновременно следя за рукой с оружием. Главное – глаза, хищные и радостные, слегка сощуренные, окруженные белесыми ресницами. Ага, сейчас… Он стремительно отклонился, плащ тяжело хлопнул в воздухе, и тут же, не давая времени опомниться, Тибор хлестнул противника тканью по лицу.
Последовавший за этим удар под дых отбросил наполовину оглушенного Ламуса к стене. Тот полез за ножом, но Тибор успел достать свой кастет раньше. Со щелчком выскочила иголка, вонзилась в воспаленную угреватую щеку. Хорь готов.
Убрав кастет, Тибор натянул перчатки из толстой кожи, тщательно осмотрел плащ, вытащил две «рыбьих иглы». Третья куда-то улетела. Свидетелей нет – по крайней мере, таких, кого надо принимать в расчет. Немногочисленные честные горожане торопливо проходят мимо, глядя в другую сторону.