Пепел победы
Шрифт:
Хонор понимающе кивнула, не отрывая взгляда от ожидавшего ее корабля. Между ним и проектной документацией, которую она изучала, имелись некоторые различия, однако не столь уж существенные, и Хонор, видя воплощенную в сталь идею, которую яростно отстаивала в коллегии по разработке вооружения, испытала прилив чуть ли не родительской гордости.
– И вот еще что, – произнес Александер, понизив голос так, чтобы его не могли слышать даже Робардс и Лафолле. – Этот корабль, как и остальные корпуса того же класса, входящие в состав Грейсонского флота, были построены на верфи «Ворон», где вы являетесь основным акционером. Таким образом, данный супердредноут в известном смысле ваше детище. Поэтому мы и решили, что будет правильно, если вы вернетесь домой на его борту.
– Спасибо
Она еще не закончила фразу, когда бот мягко качнулся, и натренированные рефлексы подсказали Хонор, что он захвачен швартовыми лучами. Корабль за иллюминаторами превратился в чудовищную гору брони и вооружения: левиафан массой в миллионы тонн был готов принять их в свое освещенное чрево.
Тяги с безупречной точностью поместили бот на опоры, и Хонор, смотревшая сквозь бронепласт на шлюпочную галерею, почувствовала, как учащенно забилось ее сердце, а к глазам подступили слезы. Вид стройных рядов грейсонцев в синих мундирах, кое-где перемежавшихся черной с золотом униформой прикомандированного персонала Королевского флота, пробудил в ней острую ностальгию. А их ликование она ощущала даже с борта бота.
Странно, но она и впрямь принадлежала двум мирам. Навсегда оставшись уроженкой Звездного Королевства, дочерью холодного, гористого Сфинкса, Хонор тем не менее сроднилась и с Грейсоном, миром, почти пугающим динамизмом своего развития и откровенной неистовостью чувств – как преданности, так и ненависти. С тех пор, когда она встретилась с грейсонцами впервые, изменилось очень многое. Теперь Хонор понимала этот народ, и это казалось естественным. Ибо по меньшей мере одно качество роднило ее с народом Грейсона: чувство ответственности. Ни она, ни эти люди не могли и помыслить о том, чтобы даже в малости поступиться своим долгом. Как ни странно, это сближало ее даже с самыми ярыми противниками реформ, символом которых она стала: они тоже до конца исполняли то, что считали своим долгом. Вот и сейчас она прекрасно понимала людей, чьи чувства обдавали ее жаркой волной, и это понимание согревало ей душу.
– После вас, миледи, – произнес граф Белой Гавани, поднимаясь и указывая на люк, над которым засветился зеленый индикатор. Хонор бросила на него вопросительный взгляд, и он улыбнулся. – Леди Харрингтон, на этом флоте ваш ранг выше моего. И в любом случае я не такой дурак, чтобы в такую минуту встрять между вами и встречающими вас грейсонцами.
Хонор залилась краской, но спустя мгновение улыбнулась и встала.
Граф помог приладить на спину переноску с Нимицем и пропустил леди Харрингтон вперед к переходному туннелю. Ощущая волну возбуждения, словно катившуюся по рукаву ей навстречу, она нырнула в невесомость. Эмоциональная буря была столь же сильна, как и на «Фарнезе», она почти не оставляла простора для мыслей, однако плыть по трубе Хонор могла и с одной рукой, ни о чем не думая. Достаточно было включить навык, за сорок лет службы развившийся до автоматизма. Но уже приближаясь к разграничительному поручню, она даже сквозь пульсирующий ритм восторга и предвкушения ощутила за спиной яркую вспышку веселья.
Ей захотелось оглянуться на Хэмиша – просто чтобы увидеть выражение его лица и попытаться понять, что его так позабавило. Но времени не было: она перескочила через поручень, и навстречу ей хлынули торжественные звуки «Гимна Землевладельцев».
Леди Харрингтон очень старалась взять себя в руки, но все равно оказалась неподготовленной ко всему, что на нее обрушилось: грому музыки, многоцветью мундиров, позументов и галунов, взятому «на караул» оружию морпехов, вихрю радостных эмоций и жгучей жажде мести, охватившей многих при виде обрубка руки и парализованного лица. Даже хваленая грейсонская дисциплина не удержала рев приветственных восклицаний. Она почувствовала, как дрожит в переноске разделявший с ней восприятие этого эмоционального половодья Нимиц. Шквал чувств ошеломил ее, однако флотский инстинкт побуждал действовать в соответствии с требованиями протокола прибытия на борт.
Отдав честь реявшему над галереей флагу Грейсона, она повернулась, чтобы
Галерея была удивительно просторной даже для супердредноута…
Мысли ее оборвались, когда она увидела красовавшийся позади почетного караула герб. Основа его была очевидна: она видела эту картину всякий раз, кода смотрела на свой ключ землевладельца, а любое сомнение отпадало само собой, стоило прочесть начертанное на геральдическом щите название корабля.
Хонор таращилась на герб, не способная даже отвести взгляд в сторону, хотя и понимала, что ее столбняк полностью оправдывает все ожидания забавлявшегося Хэмиша Александера. И, честно говоря, доброму здоровью графа ее ступор пошел только на пользу (это она осознала позднее), поскольку если бы она все-таки обернулась и увидела, что граф усмехается хотя бы на десятую так, как мог усмехаться по ее предположениям, и при этом оказался бы в пределах досягаемости…
Но в тот миг ей было не до соображений мелкой мести, ибо ликующие голоса наконец стихли, и Томас Гринтри, в кои-то веки решившись на нарушение протокола, отнял пальцы от околыша прежде, чем это успела сделать она, и протянул ей руку в сердечном приветствии.
– Миледи, – проговорил он сиплым от волнения голосом, прежде чем она успела вымолвить хоть слово. – Добро пожаловать домой. И добро пожаловать на борт «Хонор Харрингтон»!
Глава 3
Гранд-адмирал Мэтьюс смотрел вдаль из просторного холла космопорта, и его волосы, когда-то темно-каштановые волосы простого коммодора, теперь серебрились сединой под падавшими на Остин-сити рассветными лучами звезды Ельцина. Морщин на его умном подвижном лице тоже прибавилось изрядно, однако зеленовато-карие глаза светились удовлетворением. Во всяком случае, как правило. И основания на то имелись, ибо на его глазах и при его непосредственном участии почти полностью уничтоженный в ходе Масадской войны Грейсонский космический флот возродился, словно феникс из пепла, и к настоящему моменту, несомненно, был третьим по мощи военным флотом в радиусе многих световых лет. И пусть один из двух более сильных флотов, базировавшихся в указанных пределах, находился с ним в состоянии войны, Грейсон имел верных и могущественных союзников, так что гранд-адмиралу Мэтьюсу и вправду было чем гордиться.
Другое дело, что это ничуть не помогало справиться с усталостью и досадой – чувствами, которые в настоящий момент омрачали любовь и почтение к находившемуся рядом с ним в холле высокому сухопарому человеку. Покосившись на него, Мэтьюс снова принялся рассматривать пейзаж за окном.
Остин-сити был старейшим городом на Грейсоне. Многие из его общественных и административных строений находились под защитными куполами, но в целом город укрыт не был, а поскольку сейчас в северном полушарии Грейсона стояла зима, за ночь открытое пространство завалило влажным тяжелым снегом. Расчистив посадочную площадку, снегоуборочные машины сгребли снег к ее краям, и теперь там громоздились сугробы выше человеческого роста. Вообще-то Мэтьюс снега не любил, но время от времени готов был сделать исключение. Как, например, в этом году. Имевший четырехтысячелетнюю историю Христианский календарь, которого упорно придерживались грейсонцы, плохо согласовывался с реальной сменой времен года на планете, и случаи, когда Рождество приходилось на настоящую зиму и рождественские песнопения можно было послушать, любуясь выпавшим снежком, выпадали нечасто.