Пепел Вавилона

Кори Джеймс

— Он весь день здесь был?

— Я его забыла, — сказала Нами. — Пока, мам.

И вышла за дверь.

Саладин колебался, удивлённый тем, что остался один со взрослым. Анна смотрела на него внимательно, но не откровенно. Мальчик кивнул и нырнул в дверь вслед за её дочерью. Она подождала секунду, а потом, понимая, что это нехорошо, тихонько подошла к двери и выглянула наружу. Нами и Саладин шли совсем рядом по узкому корабельному коридору, его правая рука в её левой. Насколько Анна могла видеть, Нами по-прежнему о чём-то оживлённо рассказывала, а Саладин

восторженно слушал.

***

— Так что у тебя за групповой проект? — спросила Анна.

Тем вечером они ужинали почти настоящими острыми бобами и рисом. Ноно устала после репетиции, а Анна предполагала, что встреча гуманистического общества окажется насыщенной и даже слегка утомительной. Поэтому они взяли еду к себе в комнаты вместо того, чтобы есть в столовой. Нами уселась на пол, скрестив ноги и прислонившись к двери спиной. Ноно развернула приставные стулья у стен, и хотя они с Анной сидели с противоположных сторон комнаты, в тесноте их колени соприкасались. На «Эбби» им предстояло прожить почти год. К тому времени, как доберутся до Евдокии, они успеют забыть, что такое простор.

— История, — сказала Нами.

— Серьёзная тема, — отозвалась Анна. — Какая-то определённая часть истории?

Ноно, нахмурившись, бросила на неё взгляд — должно быть, Анне не удалось спросить так небрежно и беззаботно, как ей хотелось бы. Однако Нами, кажется, ничего не заметила.

— Нет. Вся история. Речь не о том, что происходило, а о том, что такое история. Ну, понимаете, — она описала ложкой круг, — для истории важны люди, совершавшие поступки, но если бы тех людей не было, произошли бы те же самые события с другими людьми? Это как математика.

— Математика? — переспросила Анна.

— Точно, — сказала Нами. — Два разных человека получат один и тот же результат вычислений. Может, и всё остальное так же. Может, неважно, кто ведёт войну, потому, что причины войны — не в лидерах. Войны происходят из-за денег, из-за земли, ресурсов, чего-то ещё. Этот раздел пишу я. А часть Саладина — о роли личности в истории, но эта теория устарела, ведь в ней говорится только о мужчинах.

— Вот как, — Анна чувствовала досаду от того, что не умела скрыть свои чувства. — И Саладин пишет об этом?

— Про идею о том, что без Цезаря не было бы Римской империи. Или без Иисуса не было бы христианства.

— Против этого трудно спорить, — сказала Ноно.

— Это урок истории. Мы не обсуждаем вопросы религии. А ещё Лилиана делает часть про прогресс технологий. Суть в том, что меняются наши представления о том, как создавать лекарства, ядерные бомбы и эпштейновские движки. А вся история повторяется. Снова и снова происходят те же события, но они кажутся нам различными, потому что орудия в наших руках другие. — Нами нахмурилась. — Я эту часть пока не совсем понимаю. Но это не моя секция.

— А ты что думаешь? — спросила Анна.

Нами покачала головой и подобрала ложкой остатки почти настоящих бобов. 

— Глупо это вот так разграничивать. На

самом деле всё по-другому. Что бы ни происходило, всегда есть и тот, кто делает. Ну, понимаешь, завоёвывает Европу или решает, что хорошо бы построить свинцовые водопроводы, или разбирается, как координировать радиоволны. Одно без другого никогда не бывает. Всё равно, что противопоставлять природу и воспитание. Где вы видели одно без другого?

— Верная мысль, — сказала Анна. — Так как же устроен проект?

Нами закатила глаза. О боже, она уже вошла в возраст сомнений. Казалось, совсем недавно её малышка не знала, что такое пренебрежение.

— Нет, мам, всё не так.

— Что не так?

— Мама. Саладин мне не бойфренд. Его родители погибли в Каире, а здесь он с тётей и дядей. Ему просто нужны друзья, и кроме того, он нравится Лилиане, так что я и не стала бы. Мы должны заботиться друг о друге. Мы проводим рядом всю жизнь, и поэтому должны быть добрее. Если всё испортить, школу так просто не поменяешь.

— Ого, — удивилась Анна. — Это вас в школе так учат?

Нами опять закатила глаза. Второй раз за вечер.

— Это ты, мам. Ты всегда мне так говоришь.

— Надеюсь, что так, — согласилась Анна.

Они закончили ужин, Нами собрала миски, ложки и питьевые груши и отнесла в столовую — отголосок того, как убирала после ужина дома. Когда дом ещё был. Потом Нами ушла заниматься с Лилианой и, как теперь знала Анна, с Саладином. Теперь настала очередь Ноно побыть в одиночестве. Анна отправилась к лифту, потом на вторую палубу, к своему гуманистическому сообществу. Она касалась руками стен узкого коридора, как будто искала поддержки.

Нам следует отказаться от мнимой свободы, — думала Анна, — принять зависимость, которой мы не сознаём. Само собой, это было правильно.

Но кроме того, ошибкой было бы упускать из вида и личную жизнь, и выбор, и всплески слепой удачи — всё то, что завело человечество так далеко. Она думала, что историю лучше рассматривать как великую импровизацию, огромную и полную смысла. А может быть, как мечту.

Конечно, проблема противопоставления природы и разума в том, что в обоих случаях это выбор детерминизма. Нами, кажется, поняла инстинктивно, а вот Анне пришлось себе об этом напомнить. Возможно, так и следует смотреть на историю. Теория о том, что события должны были развиваться единственно возможным образом, основанная на взгляде назад.

Томас Майерс, невысокий крепыш в строгой белой рубашке, придержал для неё лифт, и она прибавила шаг, чтобы не показаться неблагодарной. При подъёме лифт немного покачивало.

— На встречу гуманистического сообщества? — спросил Майерс.

— Как в новый бой, — улыбнулась она в ответ.

Анна чувствовала, как её первые мысли о еженедельной проповеди начинают понемногу обретать форму. Размышляя о выборе, который все они сделали, оказавшись на «Эбби», она возвращалась к идее Толстого о неосознаваемой зависимости и к тому, что сказала Нами. «Мы проводим рядом всю жизнь, и поэтому должны быть добрее».