Пепел жизни

Харос Рина

– Почему? – резко выпалил я, подавшись телом вперед, желая узнать новые подробности.

– Ты разве не знал? Когда одно магическое существо спасает другое, последний должен отплатить за это. Цена должна быть соизмеримой, иначе ты до конца своих дней будешь ходить в безвольных прислужниках, отрабатывая спасение.

Вино еще не до конца выветрилось из головы, и первое, что я произнес, повергло Касандру в неописуемое веселье.

– Чтобы освободиться от долга, тебе надо… спасти Мулцибера от насилия?

Несколько секунд Касандра сидела с каменным выражением лица, а затем рассмеялась.

Ее звонкий голос отразился от стен, вызывая улыбку на моих губах. Я так давно не слышал искреннего смеха, что на душе сразу стало тепло.

– Святые мойры, нет. От этого я его спасать точно не буду. Не в этот раз. Можно спасти жизнь, помочь излечиться от сильного недуга, да что угодно, что не стал бы делать просто так любой из нас.

– Но тогда… ночью и утром… разве ты не спасла его? – осторожно спросил я и пристально посмотрел на фею, от веселья которой не осталось и следа. Неглубокая складка залегла между бровей, плотно сжались губы, а глаза слегка сощурились, как у дикой кошки.

– Это не отменяет того факта, что больше мне некуда идти. Если я вернусь в поселение, то где гарантии, что подобное не повторится? Не хочу просыпаться ночью от каждого шороха, думая, ветер это гуляет между дырами в стене или пришел проведать друг, который так и жаждет сломать и надругаться. Лучше быть ручным зверьком для Высшего, помогая излечивать подданных, нежели вернуться туда, где тебе не рады.

– Мулцибер никого никогда не считал ручным зверьком, – резко произнес я, заступаясь за демона, – его сущность не делает демона плохим. Он справедливый, местами грубый и молчаливый, но никогда не даст в обиду тех, кем дорожит, и сделает все, чтобы их осчастливить.

Касандра, должно быть, уловила нотки грусти в моем голосе. Она подалась телом вперед и обхватила мои мохнатые лапы своими теплыми пальцами, чуть сжав их. В ее взгляде не было насмешки, лишь сострадание и понимание.

– Расскажешь?

Мы просидели так несколько минут. Когда фея чуть заметно мотнула головой и начала выпрямляться, освобождая ладони от хватки, я шумно втянул воздух через нос и медленно, перебарывая себя, начал рассказывать обо всем, о чем помнил – о смертельной болезни, которой подвергался любой сатир, о Смерти, что приходила во сне и посылала морок при свете дня, о том, что перед тем, как излечиться, я встретил фею, едва дышавшую на могиле отца. От последнего воспоминания тело девушки дернулось, будто от удара хлыстом, но она упорно продолжала удерживать мою ладонь в своих руках. Между нами струилась светлая магия, что окутывала тела и дарила чувство освобождения – от собственных страхов, боли, горечи потерь. Когда я закончил рассказ, Касандра тихо произнесла:

– В ту ночь, когда нашел меня… я видела призрак твоего отца – он просил освободить его душу от земного заточенья. Вы с ним очень похожи внешне, словно две капли воды. Но его слова не выходят у меня из головы.

– Какие?

– Что это Смерть заставила его прийти и даровать свободу, заведомо зная, что любое прикосновение моей магии к загробной жизни может обернуться погибелью.

– Если ты знала, что можешь умереть, зачем тогда ввязалась в это?

С минуту Касандра молчала, а потом произнесла тихим, пронизывающим до костей холодным голосом:

–

А ты бы поступил по-другому? Я уже говорила Мулциберу, скажу и тебе – мне нечего терять. Я никто, понимаешь? Никто не будет оплакивать мою смерть, никто не вспомнит, что на свете когда-то жила фея, никто не будет сожалеть об утрате. Изо дня в день задаю себе один вопрос – кто я и для чего была рождена? Сколько бы ни взывала к мойрам, все оставалось без ответа.

Касандра резко встала с кровати и начала ходить по комнате из угла в угол. Ее крылья подрагивали, выдавая ее волнение.

– Я могу чем-то помочь?

– Оставь меня одну, пожалуйста. Ненадолго.

Хоть тон феи и был вежлив, но в нем сквозило что-то схожее с растерянностью. Я осторожно слез со стула, подошел к двери, стараясь не налететь на девушку, которая металась из стороны в сторону, и, прежде чем покинуть ее покои, тихо произнес, в надежде, что Касандра услышит:

– Если что, я буду в своей комнате. Спасибо, что доверилась и выслушала.

Осторожно прикрыв дверь, я оставил Касандру одну, надеясь, что ее мысли прояснятся, а тревога в душе сойдет на нет.

Глава 12

Йенс

Порой искоренить болезнь оказывается не так просто.

Тьма давила со всех сторон. Казалось, что она проникала в легкие, разъедая их изнутри. Я лежал на деревянном полу, отсчитывая вслух удары своего сердца.

– Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…

Жизнь вокруг будто замедлилась – множество голосов слились в единую какофонию звуков, жители, приходившие ко мне, чтобы проведать и накормить, представали единым размазанным полотном, по которому небрежно провели кистью.

Тени, что клубились в каждом из углов, смотрели своим хищным взглядом и жадно облизывались, словно стервятники, которые вот-вот будут пировать падалью. Но только умирать я не собирался. Существование превратилось в колесо, из которого не выбраться, – утром Злата приносила завтрак, кормила с ложки, как немощного, молча убирала посуду и оставляла дверь открытой, чтобы впустить в комнату свежий воздух. В обед появлялась какая-то из дриад, умывала меня, пока я стоял около мыльного таза, подобно каменному изваянию. Многие считали, что мой разум повредился после того, как Касандра покинула селение, но я был слишком слаб, чтобы сказать им, что это не так.

Поначалу я хотел проникнуть ночью во дворец к демону и убить их вместе с феей, пока они спали. Но будто кто-то дергал за нить судьбы каждый раз, когда в голове возникали такие мысли, мол «прекрати, Йенс, это не решит проблему, тебе не станет от этого легче».

Станет. С каждым днем мне становилось все хуже – темные силуэты в углах комнаты касались во сне, вкладывая в голову чужие голоса и крики, от которых хотелось оторвать уши и закричать следом, разделяя боль незнакомцев. Когда я бодрствовал, лежа на полу и отсчитывая биение собственного сердца, тени опасались приближаться и кидали жадные, озлобленные взгляды.