Пепел
Шрифт:
Разведчики сосчитали про себя кучку… В следующее мгновение они выскочили из-за угла и с криком бросились на баррикаду. Прежде чем они успели добежать до подножия баррикады, защитники заметили их и встретили огнем. Вся улица сразу точно проснулась! В окнах всех этажей показались головы и ружейные дула. Грянул залп, и дым застлал улицу. Защитники в несколько прыжков сбежали с баррикады и схватились с разведчиками. Через верхние отверстия окон стали выползать старики, женщины с топорами и косарями, блеснули кинжалы в руках, оскалились белые зубы. Польские солдаты, образовав небольшое каре, ощетинились штыками. Разведчик, стоявший в центре, толкнул дверь, около которой он стоял. С треском распахнулись створки. Солдаты увидели узкие сени и каменную лестницу, ведшую наверх. В мгновение ока все каре проскользнуло
Через минуту по обе стороны входных дверей сбилась толпа народа. Цедро был впереди, он стоял на пороге и грудью защищал колонну. У самого порога, с восточной стороны, то есть со стороны улицы Сан Энграсия и не взятой еще баррикады, темнел высокий дом, толстые нервюры которого локтя на полтора выдавались на улицу. Во всех этажах выступа виднелись одно над другим оконца. Нижнее окно было заделано только до половины. В верхнем отверстии, которое было видно Цедро, находившемуся от окна на расстоянии не более двух ружейных дул и на самой линии прицела, то и дело показывалась чья-то голова. При этом всякий раз вспыхивал дымок выстрела. Взяв заряженное товарищем ружье, Кшиштоф тщательно прицелился в окно. В ту же минуту в нем опять мелькнуло белое лицо. Кшиштоф приготовился выстрелить… Но так, с прикладом у щеки, и застыл под неприятельскими пулями… Он не мог спустить курок. Из темного проема прямо в лицо ему смотрели глаза как бы вдохновенного ангела, грозные и прекрасные, широко раскрытые в экстазе; черный вихрь волос над белым лицом, от воинственного пыла и отваги превратившимся в грозную маску.
«Как ты прекрасна!..» – пламенея радостью и восторгом, подумал Цедро, целясь в лоб между сурово устремленными на него глазами.
Грянул выстрел. Дым обжег Цедро лицо и на минуту ослепил ему глаза. Когда облако дыма рассеялось, улан остановившимися глазами смотрел в проем. Вот из-за рамы осторожно высунулся белый лоб, и призрак окинул взглядом захватчика. Счастьем повеяло на него. Глаза и губы просияли улыбкой. Одно мгновение, которое длится более сотни лет, стояли они, вперив друг в друга взор. Это было краткое мгновение, которого едва ли хватило бы для того, чтобы передать из рук в руки заряженное ружье…
К осажденным дверям сбегалось все больше людей. Увидев перед собой целую толпу, разведчики дали по ней еще один залп, после чего, не раздумывая о том, что может произойти, захлопнули за собой двери сеней и заложили их изнутри огромным железным болтом. Солдаты не знали, где они находятся. Их окутала глубокая тьма. Терять им было нечего, и они направились в глубь сеней. Там солдаты наткнулись на каменную лестницу. Когда Кшиштоф первым взбежал по ее узким, крутым, стертым ступенькам, перед ним в темноте распахнулась какая-то дверца. В нескольких шагах от него кто-то крикнул. Кшиштоф ткнул в это место штыком, но попал в голую стену. Чутко насторожившись, крадучись, он поднимался вверх на шум шагов, пропавший перед ним в темноте. Бесшумно пробирались за ним товарищи. Слышно было только их жаркое, прерывистое, грозное дыхание. Разбойничьи глаза пронзали темноту. Эта кучка солдат была как бы олицетворенным призраком смерти, явившимся в тихий дом. Руками солдаты ощупывали темные, холодные стены, ища дверей в жилище. Крутые ступеньки на втором этаже закончились небольшой площадкой. Дверь отсюда вела в глухой двор, вокруг которого шел деревянный балкон. Солдаты осторожно выглянули во двор. Ни души…
Три курицы преспокойно разгуливали внизу на солнышке, кудахтая и поклевывая невидимые зернышки. На балконе зеленый попугай покачивался в высокой круглой клетке из красных прутьев. Желтый отблеск солнца струился, пламенея, на одну из стен и на часть небольшого двора.
Казалось небезопасным переступить порог и выйти на этот деревянный балкон. Солдаты по таким же крутым, истертым каменным ступенькам поднялись выше, на третий этаж. Дойдя до середины лестницы, они услышали на верхней площадке легкий шорох. Остановились.
Кругом царила тишина. Но не успел косой луч света упасть сверху на солдата, шедшего впереди, как грянул выстрел. Солдат застонал и бессильно, как мешок с песком, опустился без слов на ступени. Следующий тотчас же перескочил через него и
– Бабы! – крикнул разведчик, шедший впереди.
Заглянув в комнату, солдаты увидели человек двадцать женщин разных лет, старых и молодых.
Сбившись толпой в темном углу большого зала, женщины стояли, как бы слившись в сплошную массу. Помертвелыми глазами смотрели они на дверь. Не успели они слово вымолвить, как разведчики рассеяли, разогнали всю кучку их, оглядели каждую женщину при свете, падавшем из окна. Старух и пожилых они прикладами и коленками вытолкали за дверь, в соседнюю комнату. Оставили семерых самых молодых. Среди них Цедро увидел ту, чье лицо мелькало в окне нижнего этажа. Он догадался, что это она бежала перед ним в темноте по лестнице. Это она дала знать монахам.
Цедро прыгнул к ней. Он обхватил ее руками. Сжал в объятиях с железной силой. Никто не мешал ему. В страшном молчании, воцарившемся в темном зале, слышались только стоны, вздохи и плач умирающих. Солдаты заперли обе двери. С неистовой поспешностью они забаррикадировали их столами, табуретами, всем, что попало под руку. На минуту тишину нарушили жалобный шепот, мольбы о пощаде, о милосердии, заклинания и вопли. Все стихло, когда сильные руки Мазуров сдавили нежные шейки арагонок. Слабые, холеные женщины не в силах были сопротивляться, когда ударам кулака их повалили на землю; ноги у них подогнулись. В мгновение ока были сорваны платья…
Цедро стоял перед своей девушкой и смотрел на нее бледный как смерть. Он кидал вокруг молниеносные взгляды, проверяя, все ли товарищи занялись уже своими жертвами. Тогда он снова, уже без тревоги, обратил на нее свой взор. Он увидел те же пылающие глаза, черные и прозрачные, как чистая глубокая вода. Девушке было не больше шестнадцати лет. Стройная, она вся словно светилась в воздушном платье. Остановившимися глазами смотрела она на страшное зрелище, открывшееся ее взору. Увидев, как мечутся, сопротивляясь, сестры ее или родственницы, она была смята, раздавлена. Судорожно ловила она воздух раскрытым ртом. Неясные звуки срывались с нежных губ… Цедро понял, что в голове у нее мутится, что вся она сжалась и теряет рассудок. Она вся затрепетала, забилась, выгнула руки. Скрестив ноги, изо всех сил сжала дрожащие колени. Руками она все водила по воздуху, как птица, умирая, водит коченеющими лапками. И вдруг стала обтягивать платье на бедрах, обтягивать изо всех сил, обтягивать… Казалось, от стыда она готова врасти в стену, провалиться сквозь землю.
Кшиштоф быстро схватил ее за руку и потащил за собой. Она кусала ему руки, а он, как щенка, тащил ее к двери. Ударом ноги юноша распахнул дверь. Переступив порог он захлопнул ее за собой. Там он выпустил руку девушки. Миг один – и юноша стал салонным венским кавалером. Он отвесил девушке скромный и самый изящный из привычных когда-то поклонов и любезным жестом дал понять, что, если на то ее воля, она может уйти куда ей угодно. Он задыхался и с трудом произнес:
– Mademoiselle…